Одна-единственная жизнь (О прозе Федора Кнорре) | страница 2
И тут же на втором плане, а, впрочем, может, и на первом, молодость Истоминой: гражданская война, фронтовая бригада, провинциальный театр, встреча с Колзаковым. Все приметы эпохи удивительно точны, а человеческие характеры жизненны. Пожалуй, самый сильный из них и трагичный — Колзаков, судьба которого прослеживается вплоть до Великой Отечественной войны.
Темы сегодняшнего и прошлого не просто переплетаются, а естественно живут в повести:
«И память возвращает то, что люди называют „прошлое“. Странное слово. Построенный человеком дом — это его прошлое. Пускай это так называют, но для тебя это просто твоя жизнь, которую ты сам построил, и вот открываешь дверь и входишь, и вся она перед тобой, такая, какой ты ее сумел сделать…»
«Одна жизнь» написана двадцать лет назад, и за эти годы я трижды перечитывал эту повесть и всегда открывал в ней для себя нечто новое.
Я вспомнил о героине «Одной жизни» Истоминой и хочу добавить, что вообще женские образы очень удаются Федору Кнорре, и образы актрис в частности. Валерия Александровна в грустном, но удивительно гордом рассказе «Олимпия», гениальная В. Ф. Комиссаржевская в тонком рассказе «Озерки» образы, трогающие душу и сердце.
Кажется, в ту пору, когда с легкой руки критики нашу литературу стали делить на городскую и деревенскую, появился еще один странный термин «психологическая проза». Не знаю, право, что это такое, ибо если проза не психологична, то это просто плохая проза.
Но если все же принять такое искусственное деление литературы, то прозу Кнорре можно считать и городской, и деревенской, и уж, конечно, психологической. И еще бы я добавил — военной, поскольку тема Отечественной войны проходит через многие произведения писателя.
У Кнорре война — не фронтовая, не окопная, не батальная, а прошедшая через души людей, через их судьбы. Федотов («Родная кровь»), Орехов («Орехов»), Платонов и Наташа («Шорох сухих листьев»), муж Тамары («Шесть процентов»), — всех их мы видим в тылу: в отпуске во время войны или после ее окончания, но именно война стала для них высшим мерилом нравственной высоты и чистоты.
Иногда война лишь деталь:
«Только его дому не суждена была долгая старость — он наповал был убит прямым попаданием бомбы, — кажется, единственный во всем районе дом, так погибший от воздушного налета, единственный, от которого и следа не осталось, так что на том месте, где он стоял, уже зеленел маленький скверик и успели подрасти высаженные после войны деревца…