— О! — удивился Томми. — А я разве не сказал? Леди Лауру не арестовали. Арестовали Лиз. Понимаешь, — продолжил он в гробовой тишине, — я и сам частенько пытался открыть дверь намыленными руками. Ничего не выходит — пальцы скользят. Вот я и задумался, что же такое Лиз вытворяла там с мылом. Ты помнишь, потом она взяла полотенце, так что следов мыла на ручке не осталось. Но мне подумалось, что для профессиональной воровки очень недурно было бы оказаться служанкой у леди, которая вечно где-то гостит и вдобавок считается клептоманкой. Ну вот, я и сфотографировал Лиз заодно с комнатой, попросил ее подержать стеклянную пластинку и отправился в старый добрый Скотленд-Ярд. Срочно проявленный негатив, снятые с него отпечатки пальцев — и полная идентификация. По бедняжке Лиз давно уже плачет Холлоуэй.[9] Полезное, кстати сказать местечко…
— Подумать только, — обрела наконец дар речи Таппенс, — что эти два юных идиота подозревали друг друга точно так же, как это вечно происходит в книжках. Но почему же ты не сказал мне, в чем дело, когда уезжал?
— Во-первых, я подозревал, что Лиз подслушивает на лестнице, а во-вторых…
— Что?
— Мой ученый друг забывает, — ответил Томми, — что Торндайк никогда ничего не говорит до самого последнего момента. И кроме того, Таппенс, в прошлый раз ты со своей подружкой Жаннет Смит здорово меня одурачила. Так что теперь, думаю, мы квиты.
