Вдруг кто-то стучит в окно. Я приоткрываю. Вижу: человек в каске; с нее так и течет вода; его словно принес и втолкнул страшный ветер.
«Эй, хозяйка, можно получить кофе?»
«Сейчас, мосье, сейчас!» — кричит Мариетта.
Она встает со стула, разминает ноги. Она ничего не говорит, глядится в наш осколок зеркала, слегка оправляет волосы и попросту (вот баба!) говорит:
«Я приготовлю кофе для всех».
Выпили; теперь пора уходить нам всем. Да и посетители то и дело стучат.
«Эй, мамаша! — кричат они и тычутся в приоткрытое окно. — Найдется у вас кофеек? Скажем, три стакана! Четыре!»
«И еще два!» — говорит другой.
Все отпускные подходят к Мариетте, чтобы попрощаться. Они хорошо понимают, что здорово помешали нам в эту ночь; но я вижу, что они не знают, прилично ли заговорить об этом или лучше ничего не говорить.
Тогда решается толстый «болгарин»:
«Мы вам, сударынька, здорово подгадили, а?»
Он это сказал, чтобы показать, что хорошо воспитан. Мариетта протягивает ему руку.
«Ну, что вы! Желаю вам приятно провести отпуск».
А я ее обнял и принялся целовать. Старался целовать как можно дольше. Целых полминуты! Мне было горько, — еще бы!.. Но я радовался, что Мариетта не захотела выгнать товарищей на улицу, как собак. Я чувствовал, что она тоже считала меня молодцом за то, что я этого не сделал.
«Но это еще не все, — говорит один отпускной, приподнимая полу шинели, и шарит в кармане, — это еще ее все: сколько мы вам должны за кофе?»
«Ничего: ведь вы провели эту ночь у нас, вы наши гости».
«Что вы, мадам, совсем нет!..»
И вот мы спорим, рассыпаемся друг перед другом в любезностях. Говори что хочешь, мы только бедняки, но все эти церемонии… это было, брат, чертовски хорошо!
«Что ж, двинем?» — говорят ребята.
Они уходят один за другим. Я остаюсь последним.
Вдруг еще один прохожий стучит в окно: еще одному приспичило выпить кофе. Мариетта высовывается в открытую дверь и кричит:
«Одну минутку!»
Она сует мне в руку сверток и говорит:
«Я купила маленький окорок. Думала: поужинаем с тобой. И литр хорошего вина. Но когда я увидела, что нас пятеро, я не захотела делить, а теперь тем более. Вот ветчина, хлеб, вино. Возьми, поешь один, милый. А им мы и так достаточно дали».
— Бедная Мариетта! — вздыхает Эдор. — Ведь я не видел ее пятнадцать месяцев! И когда еще увижу!.. Да и увижу ли когда-нибудь?
Ей пришла в голову хорошая мысль, — она положила все это в мой мешок.
Он приоткрывает коричневый мешок.
— Вот здесь ветчина, и хлеб, и винцо! Так вот, раз это уж здесь, знаете, что мы сделаем? Мы это поделим, а, ребятки?
