Чувство превосходства — хоть в самом малом — освободило Лилит от боязни; у неё с лаолитянами шла честная игра, они менялись!
Она почувствовала себя равноправной, а это ведь и есть первая тропинка к доверию.
Лилит смутно постигала, что речь Безымянного была в чём-то отлична от речи её самой и Одама, хотя они теперь употребляли одни и те же слова. Впрочем, Безымянный каждый раз усложнял свой язык; названия предметов складывались в необычные сочетания. На безоблачный лоб Лилит набегали складки — так ей хотелось понять.
Настороженность таяла день ото дня. Она не заметила, как настал тот день, когда она полностью предалась ему душой с той единственной доверчивостью, которую питает дитя к матери, не отнявшей ещё его от груди...
И одновременно с тем, как ей всё легче и заманчивее было слушать Безымянного, она с досадой ощущала, что Одаму, наоборот, всё труднее становилось уловить, о чём же говорит она сама, Лилит. Хотя у них всегда были те же самые слова!
Когда она впервые привела Безымянного к пещере. Одам стал серым от бледности.
— Они не похожи на нас, — зашептал он, — они пришли с той стороны мира?
Лилит захохотала. Но Одам становился всё мрачнее. Они жили ещё рядом и порой ласкали друг друга, хотя в то же время стремительно убегали в разные стороны, как две речки, возникшие из общего источника, но уже разделённые горным кряжем.
Безымянный трудился, как винодел: он откупоривал пустые бутылки и наполнял их. Это была работа над мозгом Лилит. Он населял его понятиями. А потом превращался в ткача и швеца, соединял нитями, теснее, чаще... Переплетал между собой — возникала ткань. Тогда он смело кромсал её, кроил образы, домыслы, допущения. Создавал целую вселенную мысли!
Безымянный стоял как бы у самой колыбели разума. Но он уже не был только благодушным наблюдателем: в нём самом зрели перемены. Духовное высокомерие лаолитян всё больше претило ему.
Сферические глаза Безымянного, отливавшие жёлтым и изумрудным цветом, внимательно вглядывались в земную жизнь. Его глаза видели «быстрее», чем глаза Лилит: то, что Лилит представлялось слитным лучом, для Безымянного было наполнено сложным миганием. Ему, чтоб увидеть свет непрерывным, нужна была частота вспышек в сто раз большая, словно в каждой единице времени для него было больше мгновений. Но он помнил, что на Зелёной Чаше пасовал перед водой, тогда как Элиль обладала «верхним» и «нижним» зрением: одно было приспособлено для воздушной сферы, другое — для водяной. Она видела отчётливо то, что казалось ему лишь смутной тенью.
