— Мебелишки-то маловато, э-эх! Помню, у родителей твоих ковер был богатый и буфет… А помещение неплохое, вид из окна, кажется… сколько метров, а?
— В окне? — спросил я.
— Фу ты, бестолковый. В комнате!
— Не знаю я.
— Как так? Надо знать, что имеешь. Наверно, метра двадцать три будет. И паровое отопление. Сколько платите?
Мне стало еще скучнее, чем в школе на самом нелюбимом уроке, когда его плохо знаю. Конечно, я не представлял себе, сколько стоит это несчастное отопление! За все вместе вносим квартплату, и я сказал дяде, сколько, а он заохал, что дорого. Чтобы отвлечь его от этой математики, я стал собирать на стол к чаю.
Он порылся в корзине и достал большой кусок сала, завернутого в тряпку, копченую рыбу и еще какие-то кульки.
— У вас в городе такого не покушаешь. Угощайся, племянничек, — сказал он, запихивая большие куски в рот.
Мне совсем не хотелось есть, — так вкусно и весело мы обедали в цирке… После чая дядя заторопился спать. Значит, у нас будет жить? Надолго ли? Неудобно было расспрашивать. Он хотел улечься на диване.
— Нет, нет! — сказал я. — Здесь Катя спит. Она устает, ей надо хорошо выспаться. Я устрою вас на своей кровати.
Я постелил ему все чистое; он улегся и захрапел, как десять тромбонов. Сам я кое-как устроился на полу. Было жестко и холодно. Долго я не спал и слушал дядин храп, и мне впервые за долгое время почему-то хотелось заплакать. Потом подумал, что Катя вернется с работы и не поймет, кто такой храпит. Напугается. Я тихонько встал и написал записку:
«Катя, это дядя Афанасий. Вдруг свалился на нас с неба».
Я положил записку на диван, перечитал. Как-то по-старинному — небо. Я зачеркнул это слово и написал: «из космоса».
Потом еще написал Кате про подарки и положил их рядом с запиской, чтобы она посмотрела.
На другое утро я открыл глаза — прямо у меня над носом раскачиваются красные сапожки. Может, сплю? Протер глаза, — нет, качаются. Тогда я вспомнил, что лежу на полу…
— Безобразие, да и только! — говорил дядя Афанасий, размахивая сапогами над моей головой. — В нашей семье клоунов сроду не бывало! И чтобы мой племянник в цирке кривлялся… Да я…
— Во-первых, он не кривляется, а учится акробатике, — спокойно сказала Катя.
— Все равно глупость одна. Не желаю я родственником клоуна иметь!
— Да что вы, дядя! «Клоун» да «клоун». Если Вене понравится работать в цирке, пусть и работает. Это не хуже всякого другого дела.
— Не тебе рассуждать о деле! Себе дела получше выбрать не могла! Повыгоднее. Подумаешь, на заводе радость какая.
