Цепочки связи были на удивление короткими. Большинство — в интервале от двух до десяти передач. В среднем, каждый пятый оказывался тем, кем нужно.
У меня блокнот, в который я аккуратно записываю рассказы этих людей. Художников, дизайнеров, фотографов, мастеров хентай… Я разговариваю с людьми, изображавшими на своих полотнах утопленниц. Разговариваю с теми, кто писал людей, распятых на деревянной стене, на металлической сетке, на кресте, просто на полу.
Мотивы сожжения любят ребята с комплексом вины. Признак комплекса неполноценности — связанные и исполосованные до смерти кнутом девчонки. Проблемы с матерью в раннем детстве — мертвые девушки с большой грудью. Если при этом сложности с мамой носили сексуальный характер, в картине присутствует намек на изнасилование. Я могу поставить диагноз автору, мельком глянув на его картину или комикс.
Я разговариваю с нанюхавшимися кокаина парнями, которые раз и навсегда бросили писать. Психи с ниточкой слюны, свисающей изо рта, мечтают создать новый шедевр. Извращенцы с липкими руками делятся со мной творческими планами.
И каждый из них называет мне пару новых имен. Чистых страниц в моем блокноте с каждым днем становится все меньше. Но ни один из встреченных мной людей не может сказать ничего толкового про женщину, которая уничтожала картины. Я не отчаиваюсь. Я знаю, что, в конце концов, обязательно найду того, кто знаком с ней или что-нибудь знает про нее.
Поговорить удается не со всеми. Некоторые из этих одаренных ребят уже в психушке. Некоторые — в клиниках для наркоманов. Некоторые, самые способные, чьи картины действительно представляли ценность, уже поставили точку. Кто-то живет слишком далеко от Токио. Этих я оставляю на потом.
Вечерами я прихожу в квартиру и первым делом прослушиваю автоответчик. На случай, если вдруг Юрико объявилась. Надежда уменьшается прямо пропорционально тому, как распухает мой блокнот. Потом я снимаю носки, пропитавшиеся за день кровью и сукровицей. Из-за этой беготни начавшие было заживать порезы опять кровоточат и гноятся. Уже привычными движениями я втираю в пылающие огнем ступни мазь и заглатываю пару обезболивающих «колес».
Ужин состоит из того, что мне удалось стянуть в попавшемся на пути магазине. Конфеты, чипсы, печенье. Если очень повезет — банка консервов. Я стараюсь не думать о том, что подходит время платы за квартиру. Я стараюсь не думать о том, что заканчиваются лекарства, без которых я, наверное, не смогу ступить и шагу. Я стараюсь не думать о том, что та, из-за кого заварилась вся эта каша, возможно, уже мертва…
