Банку с чаем, сахар и табак мы доставили благополучно. Но вот была задача, когда Якуб потребовал, чтобы мы принесли рубаху и брюки. Мы обшарили весь дом, но ничего подходящего не нашли.
— Мама, нет ли у нас какой-нибудь рубахи и брюк?
— Зачем вам?
— Надо.
— Скажите — зачем, тогда поищу.
Но Якуб строго-настрого запретил нам говорить отцу или матери о нашей с ним сделке, и мы молчали.
— Неужели же во всём доме не найдётся какой-нибудь несчастной рубахи и брюк для своих же родных детей?! — воскликнула я, выбрав удобный момент, когда в комнате находился один только отец.
— А для чего им эта «несчастная рубаха и брюки»?
— Нужно, значит.
Отец полез в свою дорожную сумку и вытащил пару рубах.
— А брюк нету, — сказал он. — Не могут ли наши родные дети обойтись без брюк?
Мы взяли рубахи и отправились к Якубу. Он лежал всё там же, на своём камне. Около камня стояла Ишка, а рядом с ней… крохотный серенький ишачок.
Он уже обсох и хотя ещё нетвёрдо стоял на ножках, но уже пытался играть и брыкаться. Ишка не спускала с него глаз. Она лизала его, кормила и ревниво загораживала от нас своим телом.
— Девочка. Эте маленьке девочка, — сказал Якуб.
— Тоже ишка? Вот чудесно! Как же мы её назовём? Ишкой уже нельзя.
— Милка ты моя! Пушистая, как цыплёнок! — восторженно вскрикнула Наташа, погладив украдкой мягонькую ляжку ишачонка.
— Милочка, Милка! — подхватили мы хором.
Якуб взял Ишку на верёвку и повёл к кордону. Крошечный новорождённый мотнул в нашу сторону головкой и затопал за матерью, путаясь и спотыкаясь на не окрепших ещё ногах.
— Ну, спасибо тебе, Якуб, — сказала пастуху мама и принесла ему рубль.
А отец догадался, куда пошли его рубахи, и отыскал всё-таки для Якуба ещё и брюки.
Мы возились с Милкой, как с куклой. Она и в самом деле была игрушечная, точная копия Ишки, только до смешного маленькая. На другое же утро она прыгала, брыкалась, тянулась своей хорошенькой мордочкой к собакам и сердито лягала их, если они на неё брюзжали.
Улучив удобную минуту, когда Милка, насосавшись молока, резвилась на солнце, мы подхватили её на руки и утащили в дом.
Ишка оглянулась, заревела и принялась галопом носиться вокруг дома, заглядывая в окна. А Милка тем временем беззаботно расхаживала по комнате. Она доверчиво тёрлась мягким носиком о наши руки, шевелила ушками и разглядывала кровати, стулья и игрушки.
Вдруг в окно всунулась взъерошенная голова Ишки.
«И-а, и-и-их, ах-ах!..» — захлёбывалась она, делая попытки влезть в окошко.
