– Я сварю обед, а потом ты оставишь свою работу. Джеймс думает, что будет лучше, если мы сегодня уже уедем в Шеффилд.
Я неверяще уставился на нее: не из-за ее слов, а из-за того, насколько точно она выбрала время для этого сообщения. С трудом верилось, что она ненамеренно могла дважды прервать мою работу на одном и том же месте.
Я окинул взглядом наполовину готовую вновь напечатанную страницу. Она была совершенно идентична той, которую я заменил.
Я медленно начал поворачивать валик. Лист выпал из каретки, и я сунул его под стопку других листов рукописи.
Я сидел молча и неподвижно, а Фелисити хлопотала на кухне. Она вымыла грязную посуду и поставила на плиту сковородку с двумя котлетами.
После еды я тихо сидел за столом, отодвинувшись от Фелисити с ее планами, мнениями, заботами. Ее нормальность была примесью сумасшествия в моей жизни.
Мне полагалось принять ванну, еще раз поесть и оставить в покое все то, что привело к смерти моего отца. Я отхлебнул кофе. На мой вкус, не блеск, но все же… Я не в состоянии позаботиться о себе, поэтому она должна забрать меня с собой. Я, например, должен был понимать, что пошел не по той дорожке, что сам отказался от человеческой жизни. В конце недели мы снова приедем в дом Эдвина – она, я и Джеймс, а также дети, и поработаем метлами, кистями и краской; мы с Джеймсом прополем запущенный сад и, если все пойдет как надо, сделаем этот дом пригодным для жилья и утешим Эдвина и Марджи, пригласив их сюда. Закончив здесь, мы – я, она и Джеймс – поедем в Лондон, но на этот раз, может быть, без детей, посетим Грейс, и Фелисити оставит нас вдвоем, чтобы мы смогли поговорить или сделать что-то, что покажется нам необходимым. В любом случае, я не должен снова напиваться. За этим она проследит лично. Все две или три недели мне предстоит ездить из Шеффилда в город, и мы будем подолгу гулять за городом по торфяным полям, а может, я даже съезжу за границу. Я же питаю особое пристрастие к Греции, не так ли? Джеймс сможет подыскать мне работу в Шеффилде или в Лондоне, если понадобится, и мы с Грейс будем счастливы вместе, поженимся, заведем детей…
Я сказал:
– О чем ты, собственно?
– Ты вообще не слушаешь?
– Посмотри, дождь перестал.
– О, Боже, нет! Ты невозможен!
Она закурила сигарету. Я представил себе, как дым наполняет мою белую комнату, осаждается на свежей краске и окрашивает ее в желтоватый цвет. Сигаретный дым достиг также страниц рукописи, окрасил их и оставил на них след присутствия Фелисити.
