— Моя дорогая девочка, вы беременны!
Подобная прямолинейность не входила в его намерения. Однако яркий румянец на щеках гостьи подтвердил его предположение.
— Простите, мэм. Поздравляю. — Он поднял с полу ее накидку. — Я не знал, что вы вышли замуж.
Кетлин колебалась, пока надевала накидку. Правда может погубить ее. Но на нее и так свалился целый ворох несчастий. Одним больше, одним меньше — какая разница? Она вздернула подбородок.
— Вы не знали о том, что я вышла замуж, сэр, потому что я не выходила.
Гораций наблюдал за тем, как румянец становится ярче, и быстро просчитывал варианты, причем не все из них были позорны для Кетлин.
— Понимаю.
— Конечно, понимаете.
Кетлин потянулась за своим свертком. Она уйдет отсюда прежде, чем ее вышвырнут вон.
— Куда вы собрались?
Кетлин замерла. Куда она собралась? А действительно, куда? Она уже об этом думала? Нет, не думала. Ее дальнейшие шаги зависели от того, как сложатся обстоятельства!
Она никогда не плакала. Нет, не совсем так. Как любящая дочь, она пролила пару слезинок над могилой отца. Однако она не была склонна жалеть себя, устраивать истерики и предаваться меланхолии. Она без слез приняла тот факт, что носит ребенка. С мрачной решимостью пересекла Ирландское море. Нет, она не даст волю слезам. Она упорно игнорировала капельки влаги на щеках.
— Отец ребенка — самый настоящий мерзавец, если он соблазнил и бросил вас. — Гораций надеялся, что она не услышит насмешки в его словах.
И Кетлин действительно не услышала. Когда она подняла голову, ее лицо было спокойно, если не брать во внимание следы от слез.
— Он геройски погиб при Ватерлоо.
— Вот как.
Гораций присел на край стола и сложил руки на груди. В течение последнего месяца он многократно выслушивал ту же самую историю от одетых в траур беременных актрис, певиц, оперных танцовщиц. Как удобно: у всех верные любовники погибали при Ватерлоо. Если посчитать, то после каждого погибшего в сражении солдата остался ребенок. Однако то, что рассказывает стоящая перед ним девушка, вполне может быть правдой. Хотя какая разница. Она беременна, не имея ни обручального кольца, ни мужа. Как ни поверни, она носит бастарда.
Горацию всегда нравился Руфус Джеральдин. Он никогда не встречался с его дочерью, но знал, что девушка принимает непосредственное участие в работе отца. «Моя дорогая правая рука» — так Джеральдин называл свою дочь, которая превращала его труды в рукопись, написанную четким, разборчивым почерком.
