– С тобой все в порядке? – наклонившись, прошептал Джейк ей на ухо. Она на миг забылась и не могла больше сдерживаться.
– Да, да. Сейчас я понимаю, что переживаю лучший миг в своей жизни. И я остановилась, чтобы запечатлеть его в памяти. Этот миг больше никогда не повторится, и я хочу запомнить солнце, деревья… «И тебя, Джейк». – Но она не могла сказать ему этого. – …и этот чудесный ветерок.
– Прекрасный миг, – повторил он.
– Угу-мм. – Рената снова пошла вперед, неохотно увлекая Джейка в церковь.
Они шли к церкви, и вдруг воротничок Джейка показался ему тесным. Он не знал, отчего это: то ли оттого, что рядом шла Рената, или от улыбки, которой она одарила его, а может, от перспективы сидеть в церкви и ловить на себе взгляды горожан, а заодно и на своей «жене». Все это раздражало его. И не важно, что было тому причиной, но он почувствовал неодолимое желание удрать. Именно таким способом он и уходил раньше от трудностей. Не от физических столкновений. Нет, здесь он преуспел. Но ему было трудно справиться со своими эмоциями. Он пытался скрыться от чувств, и все, что ему хотелось сделать сейчас – это повернуться и, оставив Ренату одну перед церковью, убежать без оглядки в горы. Вместо этого он наклонился к ней и прошептал на ухо:
– Можно я посплю во время службы? Рената смотрела прямо перед собой:
– Только если ты пообещаешь мне не храпеть.
– Я не храплю.
– Нет, храпишь, – сказала она, изгибая губы в улыбке, которую пыталась подавить.
Она сумела рассеять его тревогу, и Джейк начал успокаиваться, входя в распахнутые двери церкви. Их осматривали с головы до ног, некоторые – открыто, другие – исподтишка, и он снова помрачнел.
– Я чувствую себя, как обезьяна в клетке, выставленная напоказ, – прошептал Джейк.
Рената повела его к скамье в конце церкви. Он был за это ей очень благодарен. Если городским зевакам захочется поглазеть на него и Ренату, то им придется выворачивать шеи, чтобы рассмотреть их. Напряжение его немного спало, а злость сменилась ощущением некоторого дискомфорта. Они сели на свои места, и Рената тепло улыбнулась окружавшим их людям, однако лицо Джейка оставалось бесстрастным. Все это ему было тягостно. Но разумеется, он выживет час или два в обществе этих людей.
И тут через открытые двойные двери вошла дама средних лет. С высоко поднятой головой, в модном голубом платье, которое больше бы подошло для бала, чем для церкви, она величественно поплыла по приделу. Шляпка ее была украшена ленточками и плюмажем, в одной руке она сжимала кружевной веер. Она была со спутником – он сразу это заметил, – но ее сопровождал не его отец, а их управляющий, неотесанный ковбой, который был здесь так же неуместен и чувствовал себя так же неловко, как Джейк. Позади них шли три молоденькие девушки, погодки, с такими же каштановыми волосами, как и женщина, которая явно приходилась им матерью. Они были моложе Ренаты, но уже вышли из детского возраста. У них были очень важные лица. Одеты они были в розовые присборенные платья. Джейк почувствовал, что покою его пришел конец.
