– О, да. Так замечательно, что столько прекрасных людей были против ее осуждения...
– Джой! – вдруг сорвалась с места Мевис. – Она плачет!
Из глубоких кресел не была видна машина, стоящая перед домом. Рэй с миссис Мидоус следом за Мевис подошли к окну.
– Видимо, она проснулась, – любезно заметила Френсис. Может быть, вы ее принесете сюда?
Все вышли из дому. Джой заходилась от плача и вертелась в соей колыбельке.
– Похоже, ее что-то перепугало, – сказала Мевис, склоняясь над ребенком. – Она боится чужих.
– Но здесь никого нет, – миссис Мидоус побледнела. – Колин ушел играть в гольф, как обычно, а прислуга по воскресеньям не приходит. Кроме нас тут никого нет.
– Кто-то мог войти, – заметил Рэй, – ворота открыты.
– Мы бы слышали шаги по гравию дорожки, – запротестовала Мевис. – Ведь окно было открыто. Когда Джой заплакала, я услышала сразу.
Холмсы решили больше в дом не возвращаться, а сразу уехать. Когда машина тронется, Джой успокоится. Спасибо за чай, но нет, им пора ехать.
– Ну что же, если вы решили... – Френсис на прощанье с милой улыбкой протянула руку. – Колин будет разочарован, что не застал вас.
– Спасибо, – поблагодарила Мевис, – за то, что вы нам все рассказали. Надеюсь, теперь это перестанет нас угнетать.
– Я в этом не уверен, – возразил Рэй. – Полагаю, ее делом нужно заняться заново. Все-таки она должна заговорить, хотя бы сейчас. Я собираюсь убедить ее. А если не захочет, кто-то должен заняться истинным происхождением ребенка, которого она якобы убила. Как я уже говорил жене и повторяю сейчас, наша мисс Траб не тот человек, который способен убить кого бы то ни было, а тем более маленького ребенка.
Мисс Траб сидела в зале ожидания для дам на железнодорожной станции в Уэйфорде в ожидании поезда в Лондон. Чувствовала она себя совершенно измученной форсированным маршем по окраинным улочками городка, у нее кружилась голова и было ей плохо. Она просто не пришла еще в себя после ужасного потрясения.
Она едва не плакала. В первый раз за восемнадцать лет побывав в Уэйфорде, заметила множество перемен. Новые большие жилые дома вознеслись там, где когда-то были пустоши, кое-где украшенные маленькими фермами. Ей припомнилось, что отец часто называл эти фермы убыточными. Бедная, известняковая, неплодородная почва поглощала любые усилия, прилагаемые когда-то получившими ее ветеранами Первой мировой войны, и разбивала их сердца также, как война разбила их тела. Фермы немногого стоили, но что с того, что их уже нет? Лишь еще одно напоминание о белом пятне в ее жизни, пятне, которое никогда не стереть.
