А больше всего ты горюешь потому, сказал ее внутренний голос, что тебе известно, чем ты могла бы обладать, верно ведь? Ты одним глазком взглянула на то, какой могла бы стать твоя жизнь, но была бессильна принять ту судьбу.
– Вечер был чудесный. – Кэтрин взяла в руки сумочку и повернулась на сиденье к Доминику. – Надеюсь, вы с Клэр прекрасно проведете Рождество. Она как раз в том возрасте, когда этот праздник кажется настоящей сказкой.
Машина затормозила, и Кэтрин собралась выходить.
– Я провожу тебя в дом, – сказал Доминик и выскользнул из машины, а Кэтрин лишь пожала плечами, хоть ей и хотелось сказать, что она способна войти в дом самостоятельно.
Дом был погружен в полнейший мрак. Нужно было оставить включенным хоть маленький светильник; обычно она так и делала, если уходила на весь вечер, но сегодня, должно быть, забыла. Все произошло так быстро, и она была так взвинченна.
Письмо вообще не попалось бы ей на глаза, если бы Доминик не включил верхний свет. Сама Кэтрин, как правило, включала маленький светильник на столике у самой двери, где стоял и телефон. Ей нравился более мягкий свет.
Но в ярко освещенной прихожей она не могла не заметить небольшой конвертик, белевший на подстилке у двери. По сути дела, она на него едва не наступила.
– Любовная записка? – произнес из-за ее спины глубокий голос Доминика.
– Скорее, рекламный проспект, – ответила Кэтрин и, пройдя чуть вперед, открыла конверт. Сверху он был девственно чист, и она представления не имела, от кого он может быть. Наверняка какая-нибудь рекламная компания расписывает очередной грандиозный рождественский проект или же благотворительное общество просит о пожертвованиях.
Оказалось, ни то, ни другое. Кэтрин пробежала глазами несколько строчек, еще раз перечитала – более внимательно, а потом обратила к Доминику потрясенное лицо.
– В чем дело? – Голос его хлестнул ее как бич. Он рванулся к ней и схватил ее за руки. – Что случилось?
– Прочти, – тихим, дрожащим голосом ответила она, и он, взяв письмо; отвернулся.
Ей показалось, что она много часов простояла в холодной прихожей, глядя на его спину, но на самом деле могло пройти каких-нибудь несколько секунд, а потом Доминик развернулся к ней, глаза его извергали зеленый огонь.
– Ублюдок, – произнес он с ледяным спокойствием, куда более страшным, чем если бы он впал в яростное буйство и принялся расшвыривать все вокруг.
– Доминик, – нерешительно сказала Кэтрин, – пожалуйста… – Она сделала к нему шаг, и его ладонь обхватила ее запястье.
