Несмотря на все усилия, по щеке Харриет покатилась слеза. Джемма откуда-то достала платочек и промокнула прозрачную каплю. Харриет едва не улыбнулась. Самый мягкий, самый прозрачный, самый элегантный клочок батиста, который она когда-либо видела…
– До чего же унизительно плакать по нему! – шмыгнула она носом.
– Почему? Мне казалось, что ты должна носить свою скорбь как знак отличия! Что ни говори, а ты достаточно любила его, чтобы помнить и переживать. Мне такое трудно представить.
– Это унизительно, потому что… он так спешил покончить с собой и совсем не думал обо мне! – рассерженно бросила Харриет.
– Глупости, дорогая, и ты это знаешь. Твой муж вовсе не хотел покидать тебя. Не больше, чем желал себя убить. Я знаю Бенджамина, помнишь? Я была рядом, когда вы полюбили друг друга.
– Когда я полюбила его, – поправила Харриет, с полными слез глазами. – Если он и любил меня, то доказал это весьма странным образом.
– Неправда, он любил тебя. Но Бенджамин был на редкость импульсивным человеком. Уверена, что он пожалел о содеянном в тот момент, когда спустил курок, но было уже слишком поздно. Он просто не подумал перед тем, как действовать.
– А следовало бы подумать!
– Партия в шахматы была публичной?
– Конечно! Шахматы сейчас вошли в моду. Все в них играют: в кафе, в частных домах. В «Уайтсе». Иногда мне кажется, что люди ни о чем другом не способны говорить.
– Удивительно! Я и понятия об этом не имела. Думала, что такое творится только во Франции.
– Бенджамин питал нескрываемую страсть к шахматам. Он не мог просто играть. Ему нужно было подняться на самый верх. Быть среди лучших.
– Но этого не случилось, – печально вздохнула Джемма.
– Ты и это помнишь? Ну конечно, вы с ним иногда играли. Он когда-нибудь выигрывал?
Джемма покачала головой.
– Он мог выиграть почти у каждого, – сообщила Харриет. – Но не мог вынести мысли о том, что лучшие игроки остаются недосягаемыми. Он так жаждал победить Вильерса, что это стало чем-то вроде болезни.
– Значит, это с Вильерсом он играл в последний раз? – ахнула Джемма.
Харриет снова смахнула слезы.
– Чему ты удивляешься? Вильерс лучший шахматист Англии. По крайней мере так утверждают.
– Все это очень странно, – протянула Джемма. – Я все утро говорила о Вильерсе.
– Собираешься сыграть с ним партию? – вскинулась Харриет, чувствуя, как надежда тисками сжимает ей грудь.
– Не совсем. Дело в Роберте. Роберте Сент-Джайлз. Она влюблена в него.
– Влюблена в Вильерса? – Харриет слабо улыбнулась. – Кажется, мне ее жаль.
