— Благодарствую, — сказал папа. — Но лучше в сарае. Я знаю, мы вам мешаем.
— Пожалуйте в дом, — сказал Армстид. А у него опять лицо деревянное: дерзкое, угрюмое лицо и румяное, словно глаза и лицо из двух пород дерева — светлого не там, где надо, и темного не там, где надо.
Рубашка уже подсыхала, но еще липла к телу при каждом движении.
— Она была бы вам благодарна, — сказал папа.
Мы выпрягли мулов и закатили повозку в сарай.
Одна стена у него была раскрыта.
— Тут не намочит, — сказал Армстид. — Но если вам больше хочется…
За сараем валялись ржавые кровельные листы. Мы взяли два и приставили к раскрытой стене.
— Пожалуйте в дом, — сказал Армстид.
— Благодарствую, — сказал папа. — Ты меня очень одолжишь, если дашь им перекусить.
— Конечно, — сказал Армстид. — Сейчас Лула устроит Кеша и ужин приготовит.
А он вернулся к коню, снимал седло, и мокрая рубашка налипала на спину при каждом движении.
Папа в дом не пошел.
— Заходи и поешь, — сказал Армстид. — Почти готово.
— Я поесть не мечтаю, сказал папа. — Благодарствуем.
— Заходите, обсохните, поешьте, — сказал Армстид. — Ничего с ним не сделается.
— Только ради нее, — сказал папа. Ради нее принимаю пищу. Ни упряжки у меня, ничего, но она будет вам всем благодарна.
— Ну да, — сказал Армстид. — Заходите, обсохните.
Однако, когда Армстид папе налил, папе стало легче; а когда мы зашли поглядеть на Кеша, он с нами не пошел. Я оглянулся: он уводил коня в сарай, папа уже говорил о том, где бы раздобыть новую упряжку, и к ужину почти сторговал ее. Он в сарае, гибко проскользнул мимо пестрого мечущегося вихря — в стойло, вместе с ним. Вскочил на ясли, стаскивает сверху сено, выбирается из стойла, ищет и находит скребницу. Потом возвращается и, увильнув от одного звучного удара, прижимается к коню, там, где копыту его не достать. Начинает чистить скребницей, избегая ударов с ловкостью акробата, и любовным шепотом материт коня. Рывком обернулась с оскаленными зубами морда; глаза катаются в потемках, как мраморные шарики на пестрой бархатной скатерти, и он бьет по этой морде обратной стороной скребницы.
Я налил ему еще виски, ужин был почти готов, а он к тому времени уже купил у кого-то упряжку — в кредит. Выбирал, привередничал: эта упряжка ему не нравится, а у этого и курятник купить побоится.
— Может, тебе у Снопса попробовать, — сказал я. — У него три-четыре упряжки. Может, какая приглянется.
Он зашлепал ртом и смотрит на меня так, словно во всем округе у меня одного есть упряжка мулов и я не желаю их продать, — а я и так уже знал, что со двора моего они съедут не иначе как на моих мулах. Не знал только, что они будут делать с мулами, если купят. Литлджон сказал мне, что в низине у Хейли дамба на две мили смыта и в Джефферсон можно попасть только кружным путем через Моттсон. Но это уже было дело Анса.
