— Конечно.
— Продолжайте работу, О'Брайен. Нужно выяснить, сколько пороха мы сможем производить в неделю.
Он потер затылок. Какие у него всегда чистые волосы, заметила Элизабет.
— У вас есть еще один покупатель? Не стоит изготавливать порох, если его некому продать. Ведь вам придется расплачиваться за использованное сырье.
Она направилась к только что построенному пороховому складу. Собаки бежали впереди. О'Брайен старался не отставать от Элизабет.
— Я думаю, скоро у нас будет еще несколько клиентов. Не знаю, о чем говорят в «Свином ухе», но в последнее время я только и слышу жалобы на непомерные налоги, которые требует английская казна. — Она бросила взгляд на него. — Мне кажется, будет война с метрополией, а воюющим не обойтись без черного пороха.
— Странно слышать такие слова из уст английской леди, Лиззи. — О'Брайен присвистнул. Сначала он дотронулся до нее, как ни один работник не смел дотрагиваться, а теперь назвал Лиззи. Никто ее так не называл, даже Пол. Элизабет вспомнила слова Джессопа о том, что она не соблюдает дистанцию между собой и своими рабочими. Он предупреждал, чтобы она держалась подальше от нового управляющего. Впрочем, Джессопом в последнее время овладело какое-то безумие, и эпизод с Сэмсоном — тому подтверждение.
— Не женщины будут принимать решение, начинать ли колониям войну с Англией. Этот вопрос, как всегда, будут решать мужчины. Кроме того, — она хитро улыбнулась, — я же не сказала, какой из сторон собираюсь продавать порох.
Он покачал головой.
— Если колонисты проявят характер, станут говорить Маме Англии, что не желают больше играть по ее правилам, очень скоро им придется туго. Король Джорджи отнимет у восставших оружие и все их имущество в придачу. Их жен будут убивать и насиловать, детей отберут. — С каждым словом тон его становился резче. — Так уже бывало. Эти вещи у Мамы Англии получаются лучше всего. Я видел это собственными глазами в родной Ирландии.
Элизабет посмотрела на человека, который шел рядом и говорил с ней, как с равной. Джессоп никогда не говорил с Элизабет о политике, никогда в его голосе не было столько страсти, как сейчас у О'Брайена.
— Проклятые англичане, — пробормотал он. — Брать, брать, брать — вот все, что у них на уме. Им нет дело до бедных, голодных, тех, кто едва сводит концы с концами. Брать — вот все, что они могут, ублюдки.
Элизабет поняла, что задела О'Брайена за живое. Чем она его так расстроила? Казалось, он был зол не только на стальную руку Англии, но и на Элизабет. Улыбка сошла с его лица, и товарищеского тона как не бывало. Они опять стали просто хозяйка и служащий. Элизабет даже растерялась.
