– Но, может быть, ее супруг вполне достойный человек? – с легкой улыбкой осмелился возразить сэр Мармадьюк.
– Нет, сэр, это невозможно! Ведь все актеры – исчадия ада! Но я так скучаю по своей Табите и каждую ночь молюсь за нее.
– Ну, тогда, я уверен, с ней все в порядке.
– А вы набожны, мистер Гоббс?
– Надеюсь, что так.
– Вы часто молитесь?
– Боюсь, что нет, – серьезно ответил сэр Мармадьюк. – В последний раз я молился, когда был ребенком.
– Увы! – с упреком вздохнула мисс Ева. – Я так и думала. У вас такой мирской вид… И все же…
– И все же? – спросил он, встретив ее серьезный взгляд.
– Я думаю, что для вас еще не все потеряно.
– Надеюсь, это так, – совершенно серьезно подтвердилл сэр Мармадьюк.
– Честно говоря, вы привержены роскоши, а это грех. Вы горды и высокомерны, и это тоже грех. Но у вас, Джон Гоббс, такое доброе лицо, у вас такие мягкие глаза и такая открытая улыбка.
Сэр Мармадьюк улыбнулся. В этот момент раздался мелодичный звон часов далекой церкви. Путники остановились у ограды, и Ева-Энн начала считать удары.
– Одиннадцать! – воскликнула она с непритворным ужасом. – Уже одиннадцать часов! Я никогда не бывала за оградой деревни в столь поздний час, уже в девять я в своей кровати читаю вечернюю молитву. Боже мой, какой позор! Надо торопиться!
Гибкая, как кошка, она мгновенно взбежала по лестнице и оказалась за деревенской стенкой прежде, чем джентльмен успел помочь ей. И сэру Мармадьюку не оставалось ничего другого, как последовал за девушкой призвав на помощь все свое проворство.
– Твой дом далеко? – поинтересовался он, несколько запыхавшись.
– В двух милях отсюда.
– Тогда прошу тебя, Ева-Энн, давай не будем торопиться.
– Почему?
– Потому что иначе мне в самом скором времени придется сказать тебе «прощай».
– Прощай! – повторила она. – Какое грустное слово.
– Да, и потому не торопись, дитя мое.
Вперед убегала залитая лунным светом тропинка, испещренная причудливыми тенями. Ночь полнилась ароматом жимолости и торжественной тишиной. Сэр Мармадьюк вздохнул.
– Тебе тоже не нравится это слово? – спросил он.
– Да, – тихо ответила Ева-Энн, – у меня так мало друзей.
– Ты считаешь меня своим другом, Ева-Энн?
– Да, мистер Гоббс.
– Тогда зови меня просто Джон.
– Хорошо, коль вы так хотите, буду звать. Какая чудесная ночь, Джон.
– Да, – ответил он и резко остановился. – Ева-Энн, поскольку теперь я твой друг, ты должна мне поклясться, что, если этот Дентон вновь начнет домогаться тебя, ты не станешь верить его обещаниям, никогда не станешь! Обещай, дитя мое, что ты никогда не убежишь с ним!
