— Вы меня увольняете? — Ковальский удивленно замигал.
— Компания предъявит вам обвинение, — продолжал Род. — А пока я хочу, чтобы вас тут не было.
— Полиция? — проворчал Ковальский. Теперь на его лице появилось выражение.
— Да, — сказал Род, — полиция.
Ладони размером с лопаты медленно сжались в колоссальные кулаки.
— Вы вызываете проклятую полицию? — Огромный, угрожающий, он сделал шаг в сторону Рода.
— Дмитрий, — резко сказал Род, — закрой дверь.
Дмитрий, который внимательно слушал, вскочил из-за своего стола и закрыл промежуточную дверь. Стоял, прижавшись ухом к панели. Тридцать секунд голоса, потом тупой удар, рев, еще один удар и громкий стук.
Дмитрий театрально подмигнул.
— Дмитрий! — голос Рода. Он открыл дверь.
Род сидел на краю стола, непринужденно помахивая ногой, он сосал костяшки пальцев на правой руке.
— Дмитрий, попроси, чтобы мне меньше натирали пол. Наш друг поскользнулся и ударился подбородком о стол.
Дмитрий сочувственно защелкал языком, стоя над распростертым поляком. Ковальский громко фыркал ртом.
— Так сильно удариться! — сказал Дмитрий. — Какой стыд!
Доктор Стайнер спокойно работал оставшуюся часть утра понедельника. Он предпочитал пользоваться диктофоном, потому что это помогало ему избегать контактов с людьми, к которым он испытывал отвращение. Ему не нравилось сообщать свои мысли особе женского пола, которая сидит перед ним, задрав юбку, ерзая задом и трогая свои волосы. Но что он на самом деле не мог выносить, это запах. Манфред был очень чувствителен к запахам, и даже запах собственного пота вызывал у него отвращение. У женщин, как он обнаружил, насыщенный особый запах, который таится под духами и косметикой. От этого запаха его тошнило. Именно поэтому он настоял на отдельных спальнях для себя и Терезы. Естественно, он не сказал ей истинной причины, просто заявил, что плохо спит и вообще не может спать, если в комнате другой человек.
Кабинет у него белый и холодно-синий, воздух чистый и холодный от кондиционера, голос у него четкий и безличный, шелест диктофона звучит приглушенно; сознательная часть разума Манфреда счастливо поглощена колдовскими трюками с деньгами и цифрами, прошлыми операциями и будущими оценками, трехмерными построениями вариантностей, которые может охватить только сверхмощный мозг. Но глубоко внутри сохранялось беспокойство, Манфред ждал, затягивал время, и единственным внешним признаком волнения служило то, что, работая, он время от времени проводил пальцами по бедру,
