— Где вы стояли, когда сдергивали одеяло? — спросил Гольст.
— В ногах у отца.
— В какую сторону вы потянули одеяло?
Ветров задумался. Вероятно, почувствовал подвох в вопросе.
— Прошу вас ответить, — строго сказал Гольст.
— Ну, потянул на себя…
— На этот раз память вас не подводит?
— Нет, — не очень уверенно ответил Ветров.
Владимир Георгиевич нашел в деле фотографию места происшествия, ткнул в нее пальцем:
— Видите, ноги вашего отца торчат из-под одеяла. Выходит, что одеяло вы не трогали, Борис Александрович…
Ветров молчал.
Гольст закрыл папку.
— Я думаю, фактов достаточно, — спокойно сказал он. — Вы запутались.
— Вовсе нет! — Ветров вскочил со стула. — Все, что вы говорили и пытались доказать, — сущая ерунда! Я могу эти же факты истолковать по-другому!
Да, да! И не думайте, что напали на сосунка! — он распалялся все больше.
— Уверяю вас, я так не думаю, — не повышая голоса, ответил следователь.
— Вы тщательно готовились к преступлению. Все использовали. Мнимую распущенность вашей сестры, мнимую шизофрению отца… Вы даже изучали книги по криминалистике и другую юридическую литературу. Я ознакомился с ней у вас дома. В частности, с уголовно-процессуальным кодексом, что стоит в книжном шкафу. Он заложен на той странице, где говорится о прекращении уголовного дела. Кстати, день, когда дело о гибели ваших родителей было прекращено, вы пышно отметили в ресторане со своим другом Полонским. Не так ли?
— Не помню, — буркнул Ветров.
— Зато это хорошо помнит ваша знакомая, Стелла Виноградова. Вы тогда говорили, что теперь у вас в жизни есть все: деньги и свобода.
— Мало ли что можно наболтать, будучи под градусом. Знаете, если цепляться к словам…
— Слова словам рознь, — заметил следователь. — В тот же вечер той же Виноградовой вы заявили, что убийца часто попадается потому, что, совершив одно преступление, боится совершить другое. А жене как-то ттризнались, — Гольст открыл дело на нужном месте и процитировал: — «Если мне понадобится убить своих врагов, я полгорода перестреляю. Мне убить человека ничего не стоит».
— Пустая бравада! — запальчиво произнес Ветров.
— Но вы пошли-таки на убийство.
— Господи! Подумайте сами, что я выигрывал в случае смерти родителей?
Я ведь зависел от них! И материально, и, если хотите, морально… В конце концов, я по-настоящему любил их. Это подтвердит каждый, кто знает нашу семью. А Ларочка? Я в ней души не чаял!
— Вы говорили людям другое, — Гольст полистал дело. — Вот, например: «Мой отец как Плюшкин: тащит всякое барахло в дом. Над ним смеются».
