– Даже носки и те твои! Два года прошло, а твои! – мстительно блеснули глаза тетки.
Несколько лет она терпела этого своевольного человека в доме, несколько лет она была вынуждена молчать, но вот его разверстые раны в ее распоряжении!
Оскорбленный Чернов принялся делать дыхательные упражнения, но йоговские штучки не помогли, и он вышел из себя. И в относительно приличных выражениях сообщил Лизе нечто такое, что та, несколько секунд похватав ртом воздух, ретировалась к себе.
Следом побежала Вера. Успокаивать – тетка могла отказаться сидеть с Полиной вечерами.
Чернов подошел к дочери.
– Дай хоть поцелую тебя на прощанье.
Полина, выронив Руслика-Суслика, отшатнулась, споткнулась об самокат, подаренный матерью, и упала под стол.
– Ты что!? – вскричал Чернов, пытаясь поднять дочь на ноги.
– Не целуй меня, не целуй! Бабушка вчера сказала, что холостые мужчины все болеют от нехороших женщин. Забирай свою свинку и уходи!
* * *
На станции Чернов зашел в бар и выпил стакан вина. Руслику-Суслику, скребшемуся в коробке, он купил картофельных чипсов.
Макарыч, крепкий и высокий шестидесятилетний мужчина, нашел их на платформе, в двух шагах от милицейского пункта.
– Ты что, подлец, моей жене сказал? – схватив за грудки бывшего свояка, закричал он на весь перрон.
Чернов втянул в себя воздух и понял, что влип: Макарыч, в отличие от него, был безнадежно трезв. Будь он выпившим (как обычно под вечер), Чернов, конечно, немедленно бы освободился от захвата. А в существующем контексте, понял он, стоит хоть легонько оттолкнуть правозащитника, как тот мешком упадет на асфальт, закричит благим матом, и ему, Чернову, ночь, а, может быть, и не только ночь, придется провести в милицейской клетке. Если бы Макарыч хотел посчитаться за кратковременное (и, в общем-то, извинительное) лишение его жены дара речи по-свойски, он наверняка обошелся бы привычными русскому уху оскорблениями.
Плотнее сжав коробку с Русликом под мышкой, Чернов сделал робкую попытку самоопределиться.
Макарыч обрадовался – "Все идет так, как задумано!" – и, готовясь упасть и крича: "Милиция, милиция!", потащил пленника к дверям пункта. "Сейчас ты узнаешь, почем ментовские сапоги в ночное время!" – было написано у него на лице всеми красками злорадства.
"Что делать?! – Чернов закусил губу. – Черт, ведь зарплату еще получил, утром останусь без копейки!"
Черт оказался рядом и подсказал выход. И Чернов, не раздумывая, ухватился за предложенную бесом антисемитскую соломинку.
