– Рада видеть тебя, Кахнаваки, – тихо сказала Шеннон.
На его лице заиграла лукавая улыбка.
– Добро пожаловать, Шеннон Клиэри, – мягко ответил вождь.
– О! Ты хорошо говоришь по-английски.
– Он знает всего несколько приветствий, – весело прервал ее Джон. – Не поддавайся впечатлениям, Шеннон.
К ним подошла высокая, похожая на Кахнаваки, женщина. Наверное, его сестра-близнец, но, вероятнее всего, жена, подумала она. Кахнаваки представил женщину, и Джон перевел: «Сестра Кахнаваки».
– Она? – Шеннон недовольно сморщилась. – Кажется, ты говорил… – Она показала на юную красавицу. – Какая же из них твоя невеста?
Джон пожал плечами.
– Любая хороша. Кахнаваки обещал решить сегодня, кто из них моя невеста.
– Любая? – встревожилась Шеннон. – Ты хочешь сказать, что тебе все равно?
– Я их почти не знаю…
– О! – значит, Джон не любит ни одну из них. Бурная радость охватила Шеннон и бросила ему в объятья. Она поцелует его так, как его еще никогда не целовали. Да, это же самая потрясающая новость в ее жизни…
– Шеннон! – Джон оттолкнул ее и с беспокойством взглянул на Кахнаваки. Они заговорили, потом Кахнаваки рассмеялся, а Джон вздохнул с облегчением.
Если его кажущаяся преданность невесте оскорбляла ее, то с его явной отчужденностью она смирилась.
– Прости меня, Джон. Не представляю, что на меня нашло.
– Ничего страшного. Я сказал ему, что ты… несдержанна. Кажется, он понял.
– Слава Богу, – выдохнула Шеннон и подумала про себя: «Мы же не хотим, чтобы он понял, что нас тянет друг к другу, не так ли, Джон Катлер?»
Шеннон почувствовала пристальный взгляд Кахнаваки, заставила себя улыбнуться и шутливо спросить:
– Кажется, здесь кто-то говорил о еде? Я так проголодалась, что готова съесть быка, – заметив женщин в тени одного из вигвамов, Шеннон, не глядя на мужчин, поспешно направилась к ним.
С женщинами Шеннон почувствовала себя несчастной. Она думала, что ее радушно примут, как родную, любящую природу душу. Но к ней отнеслись, как к человеку странному. Она с болью сознавала, что они, вероятно, были правы. Она была одинокой, сбитой с толку женщиной из другого времени, из другого мира. Они почувствовали это и замкнулись в себе.
Нет, они были гостеприимны: накормили ее кукурузным супом; заставили накинуть на плечи мягкое коричневое одеяло, стоило подняться холодному ветру, предвестнику непогоды. Они олицетворяли вечность – безмятежность, смешанную с практичностью. Шеннон восхищалась ими, но без радости. Она едва не забыла, осознав, что даже таким, казалось бы, вечным, культурам и обычаям приходит конец. Для саскуэханноков все закончится очень скоро, меньше, чем через десять лет!
