Николай сжал зубы так, что выступили побелевшие скулы.
Мне стало жалко его, и я тут же вступилась:
– Ты, медведь, об этом постарше кого пытай. Думаешь, только тот и партизан, кто из-за куста два раза стрельнет, а потом в берлоге лапу сосет?
Дозорные захохотали.
– Ой, Любочка, в самую точку… Он же, как в бой сходит, две недели лапу сосет… Ревматизм пальцы выкручивает, побриться не может…
– Отбрила, и не охнул…
– Ну, чего регочете? – обиделся медведь. – Я ж не вас, чужого вот спрашиваю… Для знакомства.
– Он не чужой, – объяснила я, кладя конец неприятному разговору, – он в Минске наши задания выполнял.
Больше Николая никто не задевал. Мы уложили больничное оборудование на узкие, без розвальней сани, а разгруженную и насколько можно «раскулаченную» машину сожгли. Зимой пользоваться автомобилем партизанам трудно и хлопотно. Николай попросил разрешить ему самому поджечь свой автомобиль. Он повеселел. Плеснув на огонь остатки бензина из канистры, по-мальчишески выкрикнул.
– Гори-гори ясно, чтобы не погасла!..
Пока, шипя и потрескивая, пылал деревянный кузов и едким, зеленым огнем горела резина, чех-офицер вздыхал, жалея «задармо згинутое добро». А Николаю казалось, что на этом костре сгорает все, чем он был связан со словом «чужой», что это первая его партизанская операция. Подойдя ко мне, он так и сказал:
– Открываю личный счет, уничтожена одна фашистская автомашина марки «мерседес-бенц»!
Он уже считал себя бойцом и свободно глядел партизанам в глаза.
Прибыв в Земляны, я ушла к главному, в штаб, наказав Николаю без меня не принимать никаких решений.
Николай уклонился от ответа, в какой отряд ему хотелось бы вступить.
Спросили его об этом не очень серьезно, скорей с усмешкой и еще поинтересовались насчет оружия. Дескать, если с собой что привез, сдай, расписочку выдадим, а там разберутся, какое можно доверить.
– Проверять будете? – с наигранной небрежностью спросил Николай.
– Не то чтобы проверять, – с улыбкой ответил штабной, застегивая на все пуговицы распогоненный немецкий мундир, – а проветрить тебя надо. Дух ихний выветрить… В баньке, что ли, попарься с нашим русским веничком… Очень это полезно.
«Вот бюрократы, – подумал Николай, – расскажу Любе, она их пропарит…»
На несколько минут разговор со штабным затуманил настроение. Но, выйдя на залитую ярким солнечным светом улицу, щурясь от резкого блеска лежавшего на огородах снега, Николай вернулся к тому, о чем не переставал думать: «Еще увидим, кто сколько груш наколотит». Назад-то он не повернет. Он уже присмотрел хату, где будет жить, пока партизанское соединение не покинет Земляны. Чем больше думал Николай, тем дальше шли его планы… Жить будет не один. Скоро приедет Шура… Здесь восстановлена советская власть, есть сельсовет. Не у немецкого коменданта регистрироваться. Ну, а не приедет или не захочет, что ж… Он себе цену знает.
