Утром Алик погнал гусей к пруду. На берегу ему преградили путь соседние мальчишки. Не хотели пускать гусей туда, где купалась деревенская детвора. Не потому, что гуси мешали купаться, а потому, что принадлежали Юхимовне, этой «гадюке», «злыдне», «недорезанной пани».
Алика обозвали «панским батраком» и другими дурными словами. Он обиделся, не смолчал… Тут и началось.
Ватага действовала дружно, организованно. Гуси с гоготом разлетелись по всему пруду.
Алика загнали в воду и не давали выбраться на берег. Могло бы кончиться плохо. К счастью или несчастью, на шум прибежала хозяйка, и атака сразу захлебнулась под градом проклятий и угроз:
– Каб вам до дому не дойти, байструки поганые, каб вам кишки поразмотало, як вы тых гусей разогнали… Гуль-гуль-гуль, гусыньки мои… Гуль-гуль…
Не переставая созывать гусей, она помогла Алику выбраться из топкого ила.
– Ироды голодраные… Чужое дитё чуть не потопили, а божа ж мой… И батьки ихния бандиты, и детки такие… Гуль-гуль-гуль…
Алик сопел, выжимая мокрую рубашку, а Юхимовна чуть не плакала:
– Сиротинка ты моя, некому за тебя заступиться, некому пожалеть…
Тут Алик не выдержал:
– Вот приедет папка, привезет мне пистолет…
– А, не кажи, бедненький, – причитала Юхимовна, – где той твой папка…
– Мой папка на фронте, – в запальчивости выкрикнул Алик, – он фашистов бьет!
Юхимовна всплеснула руками и испуганно оглянулась.
– Что ты выдумываешь?.. Молчи ужо…
– Я не выдумываю, только мамка велела не говорить.
– Во, молодец. – Юхимовна присела на корточки, ласково обняла Алика. – И не говори, никому не говори. Дай я тебя трошки обмою, а то мамка ругать будет… Никому, а мне можно, я ж тебе как родная теперь… Ну?
– Никому нельзя, – тихо ответил Алик.
– И не надо… Я ж сама знаю. Мне мамка твоя рассказала. Вот тольки имя батьки забыла. Не то Ивано Семенович, не то Семен Иванович.
– Что вы, тетенька, – засмеялся Алик и шепотом объяснил: – Семен Иванович – это второй секретарь, а моего папу Иосиф Моисеевич зовут. Совсем не похоже даже.
– Ну, где там похоже… А я, старая, и позабыла. И фамилию никак вот не вспомню…
– Каган, – шепнул Алик, наклонившись к самому уху.
– Во, во… Как говоришь? Каган?.. А боже ж ты мой… Каган.
Это было утром. Днем Юхимовна убежала куда-то надолго, забыв покормить пастушка. Вернулась веселая, хмельная.
А бегала она к старосте. Не к деревенскому, поставленному немцами. Ему пока не рискнула сказать, что приютила Комиссарову женку, да еще, может, еврейку, а к церковному. К своему дальнему родственнику, за советом.
