– Ходи, да смотри! Здесь не на бульваре… эдак и за бортом можно оказаться!
Боцман, уцепившись одной рукой за ванту, другой крепко держал меня за рукав.
У меня сильно болел затылок. Родионов помог мне добраться до кубрика. Пробираясь по кубрику, он ругал кочегаров за беспорядок в помещении.
– Думаете, шторм – так и уборку делать не нужно!
– Делали уборку, Иван Пантелеич, – оправдывался дежурный, – да только пользы никакой. Летит все…
Я разделся и лег, но уснуть не мог. Должно быть, я очень сильно ударился затылком о стенку. В голове гудело, и я с ужасом думал о том, что могло бы произойти со мной, не окажись поблизости боцмана.
Скорее бы попасть в Архангельск.
– Оля, – позвал я в полусне.
Дверь кубрика отворилась, и вошел старик с бородкой в белом халате, очень похожий на доктора, который лечил дедушку Максимыча.
– Кто ты? – сказал доктор. – Мальчишка, ученик, ветрогон, сын матроса. И не больше!
Обиженный, я хотел возразить доктору, но вдруг увидел, что на месте доктора уже стоит начальник морской школы и говорит:
– А она – дочь капитана, дочь героя, она закончит среднее и потом высшее образование, получит диплом врача или инженера.
Я хотел сказать начальнику школы, что тоже буду учиться, но и его вдруг не стало.
– Оля! – снова позвал я.
Илько приподнялся на койке и тихо спросил:
– Ты что-то сказал, Дима?
Но я уже не в силах был отозваться. Сон навалился на меня, глухой и тяжелый.
Проснулся я с той же страшной головной болью. Мне пора было опять идти на вахту. Спал я долго.
Что творилось в нашем кубрике! Ботинки, какие-то тряпки и осколки разбитой кружки валялись в углу у двери. То и дело вздрагивая, раскачивался на подвесном крюке ярко начищенный медный чайник. Световая полоска от иллюминатора прыгала на чайнике. Хотелось тишины, покоя, а вокруг трещало, свистело, грохотало.
Пришел кочегар Матвеев и сказал:
– Да, погодушка – девять баллов!
Стараясь не думать о головной боли, я вскочил, быстро оделся и отправился в машинное отделение, на вахту «Все на вахтах, все работают, – думал я. – Нельзя раскисать. Ведь я же комсомолец».
От этих мыслей сразу стало легче. И шторм в девять баллов уже не казался страшным.
