— Дорогой друг, простите, что разбудил. Это Руассе. Не буду терять времени. Посылаю к вам курьера с кое-какими вещицами, принадлежащими одному мотоциклисту, который сегодня вечером разбился и сейчас лежит без сознания в клинике Божон. Префекта дома не оказалось, так что я вышел прямо на вас.
— Спасибо, — проворчал Вавр. — Надеюсь, не зря разбудили. Но вам, разумеется, видней. — И повесил трубку.
У Баума пошаливала печень, и он знал причину. Обычно он ел то же, что и все, — и никаких неприятностей с этой стороны (как и все французы, он любые проблемы с несварением и прочие беспорядки такого рода приписывал печени). Вчера вечером жена подала ему на ужин всего-навсего равиоли в сухарях с салатом, сыр, немного фруктов, он запил это красным — тоже не так уж много выпил. С чего бы это печени разболеться? А вот ведь болит. Он ее чувствует. Решительно чувствует, и если вспомнить, то в боку ноет уже пару дней. Дело знакомое: он нервничает, а в такие дни печень выкидывает всякие штуки. У других людей, подумал он, все неприятности на уме, а у меня в печенках.
Он плеснул в стакан воды из стоявшего на столе графина и принял лекарство. «Бесполезно, — отметил он про себя. — Но без лекарств еще хуже». На коробочке описывались замечательные действия таблеток при несварении и изжоге. Таблетки, однако, ни разу ему не помогли, и он, глотая их, просто совершал некий ритуал. Это было маленькое суеверие, которое он себе позволял, и, может быть, единственное.
Он взглянул на часы. Десятый час, он уже полтора часа на работе. Привычка такая — приходить пораньше, когда есть проблемы. А нынешние проблемы, он чувствовал, погонят его на улицу Соссэ. Он был бы там уже спозаранку, если б поезда из Версаля приходили раньше.
Последний час он провел в архиве и притащил оттуда одну из серых папок, будто рассчитывая за своим столом отыскать в ней что-то такое, чего в архиве не заметил. Ему хотелось как следует погрузиться в нее, потрогать, пощупать, прочувствовать, прочитать между строк — короче говоря, извлечь то, что не написано открытым текстом на машинке или от руки, но скопилось за многие годы. Досье, лежавшее перед ним, раздражало: такое молчаливое, такое неподатливое. В папке было подшито листков двадцать разного цвета и формата, с разными датами, они были пронумерованы в верхнем правом углу — номер лица, на которое заведено данное досье, и номер страницы, так что исчезновение какого-нибудь листка было бы замечено.
