Извините за нравоучения, мистер Оуэн, но нельзя кидать в воду камешки и не замечать, что от них идут круги. Вот почему, когда вы говорите “рутина”, то видите во всей ситуации только самого себя. А когда я говорю “ответственность”, то думаю обо всех.
– И каков же рецепт, доктор? – спросил Майлс. – Продолжать гореть в этом маленьком частном аду, потому что, если попробовать из него выбраться, можно кому-нибудь наступить на ногу?
– Выбраться? – удивленно спросил доктор. – Вы действительно полагаете, что вам удастся выбраться?
– Плохо же вы меня изучили, доктор. Понаблюдайте еще – увидите.
– А я и наблюдаю, мистер Оуэн, и вижу. С чисто академическим, как я сказал, интересом. Мне одновременно интересно и удивительно наблюдать, как человек пытается бежать из своего “маленького частного ада”, и видеть, что он носит этот ад в самом себе.
Майлс попытался сделать протестующий жест, но не смог.
– Другими словами, – съязвил он, – долой традиционные средства, есть кое-что и посильнее.
Доктор пожал плечами.
– Вы же все равно не верите.
– Нет, – подтвердил Майлс, – не верю.
– Должен признаться, я был убежден в этом. – Доктор улыбнулся и вдруг снова стал похож на пухлого непослушного мальчугана. – Потому-то мне с вами так легко и интересно.
– Интерес, конечно, чисто академический.
– Разумеется. Майлс рассмеялся.
– А вы мне нравитесь, доктор. С вами я бы с удовольствием пообщался еще.
– Пообщаемся, мистер Оуэн, не сомневайтесь. Но сейчас, мне кажется, вы кому-то срочно понадобились. Там, у двери.
Майлс посмотрел туда, куда указывал доктор, и сердце у него ушло в пятки.
"Господи, только бы никто другой не заметил”, – подумал он, бросившись в коридор и загородив дорогу пытавшейся войти женщине.
Затем он оттеснил ее к входной двери и, схватив за плечи, резко потряс и сердито прошептал:
– С ума сошла! Думать надо, прежде чем являться!
Она высвободилась из его объятий и кончиками пальцев аккуратно поправила воротник пальто. Пальто, которое стоило Майлсу месячного жалованья.
– Не слишком же ты любезен, Майлс. Или всех гостей так встречаешь?
"
Даже в темноте коридора она выглядела ослепительно. Бледное лицо, надутые губы, высокие скулы, раскосые глаза, сверкающие грозным огнем.
Он пошел на попятную.
– Ну ладно, прости, прости. Но, боже мой, Лили, ведь в той комнате сейчас две дюжины самых великих бродвейских богов. Хочешь, чтоб о нас все знали, так можно просто перестать давать Уинчелу на чай – и все тут.
