Мама позвонила мне, чтобы сообщить, что Грейси умерла. Я сдавал экзамены на третьем курсе – экзамены, которые я провалил. Согласно отчету коронера, пламя занялось в кухне и быстро распространилось по первому этажу. Но, даже несмотря на это, Грейси вполне могла выбраться наружу.
Пожарные видели, как она ходила по второму этажу до тех пор, пока пожар не охватил весь дом. Они сказали, что она могла бы вылезти через окно на крышу гаража. Но если так, то почему пожарные не пробрались тем же путем внутрь и не спасли ее?
Все ее книги, журналы, газеты, а также баночки с тканевыми красителями в прачечной только подпитывали пламя. Температура была такой высокой, что ото всей ее комнаты с «экспонатами» осталась горстка белого пепла.
Грейси клялась, что из дома ее вынесут только в сосновом гробу. Но вышло так, что ее можно было смести в мусорный ящик.
К тому времени я уже решил, что не стану врачом. Я просто не знал, что мне выбрать. Вместо ответов у меня были вопросы. Я хотел выяснить, почему Грейси так боялась мира. Однако особенно мне хотелось узнать, мог ли кто-нибудь ей помочь.
За те четыре года, пока я получал степень, мой отец не упустил ни одной возможности назвать меня «мистер психолог» или сострить о кушетке и психологических тестах. А когда мою диссертацию опубликовали в «Британском психологическом журнале», он ничего не сказал ни мне, ни другим членам семьи.
Относительное молчание сопровождало с тех пор каждый этап моей карьеры. Я окончил курсы в Лондоне и стал работать на медицинский департамент Мерсисайда. Мы с Джулианой переехали в Ливерпуль – город курносых паромов, заводских труб, викторианских статуй и опустевших фабрик.
Мы жили в мрачном здании, похожем на строение времен Реформации, с рустованным фасадом и ставнями на окнах. Оно стояло напротив стоянки автобусов Сефтон-парк, и каждое утро нас будили кашель и треск дизельных моторов, похожие на отхаркивание старого курильщика.
Я продержался в Ливерпуле два года и до сих пор считаю его местом, откуда я сбежал: современный чумной город с грустноглазыми детьми, постоянной безработицей и сумасшедшими стариками. Если бы не Джулиана, я бы погряз в их несчастьях.
Вместе с тем я благодарен этому городу, потому что он помог мне понять, где мое место. Впервые тогда Лондон показался родным домом. Я провел четыре года в больнице Вест-Хаммерсмит, а потом перешел в Ройал-Марсден. Когда я сделался старшим консультантом, в фойе Марсдена, напротив главного входа, появилась дубовая табличка с моим именем. По иронии судьбы одновременно имя моего отца сняли с этой доски, поскольку он, по его собственным словам, «сложил с себя полномочия».
