– Но они жили вместе.
– Да. Папа ушел из авиации и стал работать механиком в Лондонском транспортном комитете, чинил автобусы. Потом стал кондуктором на девяносто шестом маршруте в Пикадилли-серкус. Он говорил, что любит быть среди людей, но я думаю, ему просто нравилось носить форму. Он ездил на велосипеде в депо и обратно.
Бобби замолкает, вновь погружаясь в воспоминания. Я осторожно подталкиваю его, и он говорит, что его отец был изобретателем-любителем, постоянно обдумывавшим проекты новых устройств и приборов.
– Есть люди, которые хотят усовершенствовать мышеловку, так вот, он был одним из них.
– А как к этому относилась ваша мать?
– Она говорила, что он напрасно тратит время и деньги. Она то называла его мечтателем и смеялась над его «глупыми изобретениями», то говорила, что он недостаточно мечтает и что ему не хватает амбициозности.
Быстро моргая, он смотрит на меня своими странными бледными глазами, словно потерял нить рассуждений. Внезапно он вспоминает:
– Это она была мечтательницей, а не папа. Она считала себя свободной натурой среди скучной посредственности. Но как она ни старалась, она не могла жить богемной жизнью в таком месте, как Гендон. Она ненавидела это место – дома с плоскими каменными фасадами, занавески в сеточку, дешевую одежду, кафе с грязной посудой и садовых гномов. Рабочий люд обычно старается наладить свою жизнь любым способом, но она насмехалась над этим. Она замечала только мелочность, ничтожность и уродство.
Он начинает говорить монотонно, словно часто рассказывал эту историю прежде:
– Она обычно наряжалась и уходила каждую ночь. Я сидел на кровати и смотрел, как она одевается. Она примеряла разные костюмы, демонстрируя их мне. Она разрешала мне застегивать молнию на юбке и разглаживать чулки. Она называла меня своим маленьким мужчиной. Если папа не вел ее никуда, она уходила одна, в паб или клуб. У нее была особенная, порочная манера смеяться, которая оповещала всех о ее присутствии. Мужчины поворачивали головы и смотрели на нее. Они считали ее сексуальной, несмотря на полноту. Во время беременности она набрала несколько фунтов, которые так и не смогла сбросить. Она обвиняла в этом меня. А когда она танцевала или слишком громко смеялась, она иногда мочилась. Это тоже была моя вина.
Последний комментарий произносится со стиснутыми зубами. Он оттягивает пальцами кожу на запястье и выкручивает ее так, словно пытается разорвать. Унизив свое тело, он снова принимается за рассказ:
