Я бормочу извинения и мою руки в раковине, чувствуя на себе его взгляд. Я должен что-то сказать.
– Как насчет Ливерпуля? Вы выяснили, кто…
– Соседку по квартире доставят в Лондон сотрудники местного уголовного розыска. Уже днем мы сможем установить личность.
– Значит, вы знаете имя?
Он не отвечает. Вместо этого меня провожают по коридору и заставляют подождать, пока он соберет фотографии и отчеты о вскрытии. Затем я иду за ним по подземному лабиринту и выхожу через двойные двери в гараж.
Все это время меня не покидает мысль, что я должен что-то сказать. Я должен ему признаться. И в то же время какая-то извилина в моем мозгу настаивает: «Это уже не важно». Он и так знает ее имя. Что прошло, то прошло. Это старая история.
– Я обещал вам завтрак.
– Я не голоден.
– А я голоден.
Мы проходим под потемневшим железнодорожным мостом и идем по узкой улочке. Кажется, Руиз знает все тупики и закоулки. Для своей комплекции он шагает удивительно легко, огибая лужи и собачье дерьмо.
Большая витрина кафе запотела, а может, покрыта пленкой или жиром от фритюрницы. Колокольчик тренькает над нашими головами, когда мы входим. Нас окутывает спертый воздух, пропитанный сигаретным дымом.
В кафе почти пусто, если не считать двух тощих старичков в кофтах, которые играют в шахматы в углу, и повара-индийца в переднике, заляпанном желтком. Уже близится полдень, но в кафе подают завтрак весь день. Бобы, жареная картошка, яйца, бекон, грибы – в любых сочетаниях. Руиз занимает столик у окна.
– Что будете?
– Кофе.
– Местный кофе дрянь.
– Тогда чай.
Он заказывает английский завтрак и дополнительно тосты и два чайника с чаем. Потом роется в карманах в поисках сигарет, спохватывается и бормочет, что забыл телефон.
– Я не получил никакого удовольствия, втянув вас во все это, – говорит он.
– А по-моему, получили.
– Ну, может, чуть-чуть. – В его глазах мелькает улыбка, но не торжество.
Нетерпение, которое я заметил в нем прошлой ночью, исчезло. Он более расслаблен и философичен.
– Вы знаете, как становятся следователями, профессор О'Лафлин?
– Нет.
– Раньше это зависело от того, сколько преступлений ты раскрыл и скольких людей избил. Теперь важно, чтобы на тебя поступило как можно меньше жалоб и чтобы ты укладывался в бюджет. Нынешним людям я кажусь динозавром. С тех пор как вышел Указ о полицейских и криминальных расследованиях, сотрудники вроде меня просто доживают свой срок. Теперь говорят об актуальной полиции. Знаете, что это значит? Это значит, что количество следователей, которых они посылают на дело, зависит от того, насколько велики заголовки в газетах. Теперь не полиция, а средства массовой информации управляют следствием.
