В холле гостиницы не было ни души. За маленькой конторкой, на которой лежала потрепанная регистрационная книга, — Пол держал ее лишь постольку, поскольку этого требовали правила, а не потому, что его интересовали фамилии постояльцев, — находилась его комната, и дверь в нее стояла открытой. Там кто-то был. Пол тихо скинул пальто, бросил на конторку и скользнул в дверь. Сейчас он бы с радостью схватился с кем-нибудь врукопашную, но это была его теща, флегматичная женщина средних лет в простом черном пальто и шляпе с вуалью. Веки у нее покраснели, под глазами набрякли мешки, похожие на синяки. Толстый слой пудры не мог полностью скрыть нездоровую бледность кожи. Она вытащила ящик комода и стоя лихорадочно рылась в Розиных вещах.
Он не стал ей мешать. Матушка — она сама попросила так ее называть, и он легко привык к этому обращению — вызывала у него смешанные, однако отнюдь не плохие чувства. Она и ее муж-лизоблюд относились к мелкой буржуазии, которую Пол презирал; но он знал, что теща любила дочь и безуспешно старалась ее понять. Пол считал, что только он понимает Розу, и жестокий удар, нанесенный по этой самонадеянной убежденности прошлой ночью, заставил его проявить теперь к теще больше терпимости. В конце концов, Матушка сама отдала им гостиницу, хотя ни к чему хорошему это не привело. Возможно, у них бы что-нибудь получилось, если б они уехали из Парижа…
Она обернулась и увидела Пола. С секунду они помешкали, потом разом шагнули друг другу навстречу и обнялись. Пол ощутил под руками ее плотное тело и вспомнил, как они с Розой по воскресеньям ездили поездом в свой летний домик недалеко от Версаля. Матушка неизменно давала им в дорогу рагу или еще какую-нибудь немудреную снедь и местное белое вино, сухое и немного шипучее, которое не пьянило.
— Я приехала пятичасовым, — сказала она и взглянула на него устало и горько. — О господи, Пол, — всхлипнула она.
Ему нечего было ей сказать, он страшился расспросов. Быть может, она поймет, что всякие вопросы бессмысленны. Она отвернулась и принялась, будто что-то ее заставляло, перебирать бумажки, пуговицы, булавки и другие личные мелочи на столике у постели Пола.
— Отец в постели, с астмой, — сообщила она. Ни она, ни Пол не жалели, что старик не приехал: у него не лежала душа ни к зятю, ни к дочери, хотя он из трусости не говорил об этом прямо. — Доктор его не пустил. Оно и к лучшему.
Она подошла к платяному шкафу и открыла его, не спросившись у Пола; порылась в платьях Розы, провела рукой по верхней полке, одну за другой достала Розины сумочки и грудой свалила на постель. Каждую она переворачивала и встряхивала, но обнаружила только старую губную помаду.
