Она будет Богом для всего. Мир создавать не потребуется: поздно, зло уже совершено. В чем, собственно, роль Бога, когда творение закончено? Видимо, в том же, в чем и у писателя, когда книга вышла: публично любить свой текст, получать за него похвалы, сносить издевки, безразличие. Выдерживать натиск читателей, которые клеймят недостатки книги, хотя, даже если они и правы, изменить уже ничего нельзя. Любить ее до конца. Любовь – единственная конкретная поддержка, которую можно ей оказать.
И это лишний довод в пользу молчания. Панноника размышляла о тех романистах, которые бесконечно разглагольствуют о своем детище. Что это ему дает? Лучше бы они, когда писали, влили в него всю необходимую для жизни любовь. А коль скоро они не помогли ему своевременно, то не полезнее ли для книги, чтобы они все же любили ее той настоящей любовью, которая выражается не в логорее, а в безмолвии, изредка нарушаемом содержательными высказываниями? Создавать мир не так уж трудно, потому что это пьянящее, увлекательнейшее занятие, зато потом божественная работа сильно усложняется.
Вот тут-то и вступит Панноника. Она не будет Христом – не хватало только изображать из себя жертву, ведь именно эта роль и отводится им в передаче. Нет, она будет Богом, первоосновой любви и величия.
На практике это означало: придется любить ближних по-настоящему. Что нелегко, ибо далеко не все узники внушали любовь.
Любить МДА-802, любить ЭРЖ-327 – чего проще? Любить заключенных, о которых ничего не знаешь, тоже дело нехитрое. Любить тех, с кем трудно ладить, тоже возможно. Человека можно любить до тех пор, пока его понимаешь.
Но как полюбить ЗХФ-911?
ЗХФ-911 была древней старухой. Странно, что организаторы до сих пор ее не убрали, как всех пожилых людей, которых устав предписывал уничтожать. Впрочем, догадаться просто: они держали ее потому, что она была отвратительна.
Настоящая Баба Яга. Лицо, изрезанное недобрыми морщинами. Рот с характерным коварным изгибом – рисунок его воплощал зло, как и слова, из этого жуткого рта вылетавшие: у каждого она находила слабое место, чтобы побольней уязвить. Вредоносность ее, впрочем, была исключительно вербальной – наглядное доказательство убийственной власти языка.
ЗХФ-911 отличилась еще в поезде, когда их везли в лагерь. Женщинам, прижимавшим к груди детей, она цинично возвещала уготованную их потомству участь: «Это ж ясно как день! Нацисты истребляли детей в первую очередь. И были по-своему правы: какой от них прок, только орут да срут, хлопот не оберешься, а в ответ сплошная неблагодарность! Не переживайте из-за них, все равно их сразу убьют. Бросьте, милочка, что он вам хорошего сделал, этот спиногрыз, только фигуру попортил».
