Одна на крыше, я гляжу на север,
Слежу зарниц вечернюю игру:
То отблески твоих шагов на север.
Вернись, любимый, или я умру.
Базар внизу безлюден и спокоен,
Устало спят верблюды на ветру,
И спят рабы — твоя добыча, воин.
Вернись, любимый, или я умру.
Жена отца сварливей год от году,
Гну спину днём, в ночи и поутру…
Слезами запиваю хлеб невзгоды.
Вернись, любимый, или я умру.
Голос умолк, и Триджего, вплотную подойдя к решётке, шепнул: «Я здесь».
Бизеза была очень хороша собой.
Эта ночь положила начало таким удивительным событиям, такой безумной двойной жизни, что сейчас Триджего иногда одолевают сомнения — а не приснилось ли ему все это. Не то Бизеза, не то её старая служанка вынули решётку из проёма в кирпичной кладке, оконная рама отворилась внутрь, и хорошо тренированному человеку легко было влезть в квадратную дыру, пробитую в неоштукатуренной стене дома.
Днём Триджего привычно исполнял свои обязанности в конторе или переодевался и наносил визиты жёнам служащих поста, размышляя при этом, долго ли поддерживали бы они с ним знакомство, если бы знали о бедной маленькой Бизезе. Ночью, когда весь город утихал, приходил черёд путешествию под прикрытием дурно пахнущей накидки; осторожный переход по басти Джита-Мегджи, молниеносный поворот в Амир-Натхов овраг, перебежка вдоль глухих стен между спящими буйволами, потом, наконец, Бизеза и глубокое, ровное дыхание старух, спавших по ту сторону двери пустой комнатки, которую Дурга Чаран отвёл дочери своей сестры. Триджего никогда не пытался узнать, кем и чем был Дурга Чаран, ему и в голову не приходило задуматься, почему это его ещё никто не обнаружил и не призрел, пока безумию его не пришёл конец, а маленькая Бизеза… Но об этом после.
Он был в полном восхищении от Бизезы. Она была первозданна, как птица, а её фантастическое изложение слухов, добиравшихся из внешнего мира до комнатушки в овраге, забавляло Триджего не меньше, чем младенчески-неуверенные попытки произнести его имя Кристофер. Первый слог так и остался для неё неодолимым препятствием, и она, потешно взмахивая руками, похожими на лепестки розы, словно отталкивала это имя, а потом, став на колени, спрашивала, как и любая англичанка, вправду ли он её любит. Триджего клялся, что она ему дороже всех на свете. И не лгал при этом.
В таком безумии прошёл месяц, и тут обстоятельства другой жизни вынудили Триджего оказать особое внимание одной знакомой даме. Можете мне поверить, что подобного рода вещи замечают и комментируют не только англичане, но и полторы-две сотни местных жителей. Триджего пришлось прогуливаться с этой дамой, и разговаривать с ней у оркестровой раковины, и несколько раз кататься с ней в коляске. Однако у него и в мыслях не было, что это может отразиться на его тайной и куда более милой ему жизни. Но, как это всегда бывает, слух таинственными путями полз все дальше и дальше и, передаваясь из уст в уста, дошёл до служанки Бизезы, которая и пересказала его своей госпоже. Бедняжка пришла в такое волнение, что домашняя работа стала валиться у неё из рук, в результате чего жена Дурга Чарана задала ей трёпку.
