И она снова потянула его к себе. Он подошёл не сразу, неловко упираясь. «Нужно оставить его в покое, — подсказало тотчас же материнское сердце. — С девочкой проще».
«Она слишком маленькая, чтобы прибить больно, — подумал Чёрная овца, — и если я скажу ей, что убью её, она испугается. Воображаю, что скажет тётя Роза!»
В конце запоздавшего обеда мама взяла на руки Юди и уложила её в постель, осыпая ласками. Маленькое вероломное создание уже изменило тёте Розе, чем больно уязвило эту леди. Чёрная овца встал, чтобы идти в свою комнату.
— Пойди сюда, хотя бы простись со мной, — сказала тётя Роза, подставляя щеку.
— Вот ещё! — ответил Чёрная овца. — Я никогда не целовал вас и не намерен подлизываться к вам. Расскажите этой женщине, что я сделал, посмотрим, что она скажет.
Чёрная овца лёг в постель с чувством, что потерял рай, проскользнув уже в его двери. Но через полчаса «эта женщина» стояла уже наклонившись над ним. Чёрная овца поднял правую руку. Как это было нехорошо — прийти к нему, чтобы бить его ночью, в темноте. Так не поступала даже тётя Роза. Но удара не последовало.
— Нечего ко мне подлизываться; все равно я ничего не скажу вам, кроме того, что сказала тётя Роза, да и она не все знает, — проговорил Чёрная овца настолько ясно, насколько не мешали ему руки, обвившие его шею.
— О сынок мой… маленький мой, маленький сынок! Это моя вина, моя, дорогой мой, как же теперь исправить её? Прости меня, Понч. — Голос замер, перешёл в неясный шёпот, и две горячих слезы упали на лоб Чёрной овцы.
— О чем же ты плачешь? — спросил он. — Разве она и тебя обидела? Дженни тоже плакала. Но ведь ты хорошая, а Дженни — «прирождённая лгунья», тётя Роза её так называет.
— Будет, Понч, будет, родной мой, не говори так. Попытайся любить меня, хотя немного, хоть капельку. Ты не знаешь, как это важно для меня. Понч-бэби, вернись же опять ко мне! Я твоя мать, твоя собственная мать, и все остальное ничего не значит. Я знаю это, знаю, ненаглядный мой. Теперь все будет хорошо. Понч, любишь ли ты меня хоть немного?
Удивительно, каким ручным сделался этот большой, десятилетний мальчик, когда почувствовал, что над ним не смеются. Чёрная овца никогда не пользовался ничьим вниманием, а теперь эта прелестная женщина обращается с ним — Чёрной овцой, исчадием дьявола и будущей несомненной пищей неугасимого пламени, — как можно обращаться с маленьким Богом.
— Я очень, очень люблю тебя, мама, дорогая, — шепнул он наконец. — Я рад, что ты вернулась. Но уверена ли ты, что тётя Роза все рассказала тебе?
