Где бы мы ни проезжали, всюду нас встречали недружелюбные взгляды крестьян, чистеньких, казалось, только что умытых. Они с презрением наблюдали из-за своих калиток за валившей мимо толпой измученных беженцев. Наши тяготы были им неведомы. Их не терзали ни жажда, ни голод, ни вши, а если кто из несчастных скитальцев обращался к ним с просьбой, они говорили: «Если я пущу к себе вас, значит, должен пустить и других». Или: «Доберетесь до границы, там воды и хлеба будет сколько угодно». Вот до чего они были безжалостные, эти крестьяне. Безжалостные и жадные.
Наконец настал момент, когда мы уже не могли ни на шаг продвинуться вперед. Нескончаемый караван остановился, словно невидимое препятствие преградило ему путь. Сотни беженцев сбились плотной толпой, сидели и лежали на земле, а бельгийская конная жандармерия прочесывала эту толпу вдоль и поперек. Сверкали на солнце сабли, шлемы, ружейные стволы.
— Присмотрите за велосипедами, — сказал папа, — а я пойду узнаю, что там происходит.
Он исчез в толпе, потом снова вынырнул где-то на обочине, о чем-то поговорил с жандармом. И скоро я снова потерял его из виду. Обернувшись, я увидел в нескольких шагах от нас маленькую девочку, которая едва держалась на ногах. Бедняжка, видно, была тяжело больна. Отец, а может, какой-то посторонний мужчина вел ее, крепко держа за плечи. Мне было очень жалко эту девочку, но я поспешил отвернуться — а вдруг я тоже заболею, если буду долго глядеть на нее.
Наконец вернулся папа. Теперь он уже никуда не торопился.
— Граница закрыта, — объявил он. — Нас не пустят. Дорога открыта только для военного транспорта.
— Не могут же они повернуть всех нас обратно, заставить снова проделать весь путь, — ужаснулась мама.
— Нужно только набраться терпения, и мы доберемся до места — не сегодня, так завтра, — сказал папа.
— Конечно, — задумчиво согласилась мама и тихонько вздохнула.
— Это все козни французов, — услышал я голос папы, — боятся, наверное, как бы мы их не объели.
Я снова оглянулся на больную девочку. Смертельно бледная, она лежала на траве, и над нею склонились какие-то люди. Ни за что на свете не хотел бы я оказаться на ее месте!
Около часу мы проторчали на дороге, проклиная французов, закрывших границу. Но нужно было терпеть. Как сказал папа, мы обладали терпением людей, которым нечего больше терять. А тем временем прибывали все новые и новые беженцы, позади нас образовался мощный затор, и при всем желании мы уже не могли двинуться ни вперед, ни назад.
