Конец романа трагичен, счастье оказалось недосягаемым для обитателей Забытой улицы, и все-таки автор заявляет об универсальности идеи социального братства, убедительно показывает, что мечта о сообществе, где человек человеку друг, живет в душе даже отчаявшегося человека и способна возродить его к новой жизни. Собственно, в этом романе Боон утверждает иными художественными средствами ту мысль, которую он уже высказал в «Моей маленькой войне»: «Самая упорная борьба, которая ведется в жизни, — это в конечном счете борьба за то, чтобы никто никогда не испытывал горечи».
Писательская судьба Л.-П. Боона была нелегкой. Хотя его талант сразу и безоговорочно признал мэтр фламандской литературы Биллем Элсхот, официальная критика на протяже-. нии почти двадцати лет встречала каждую его новую книгу в штыки. Беспощадный реализм Боона, его социалистические убеждения, скептический взгляд на моральные ценности буржуазного общества, откровенная народная грубоватость языка вызывали ожесточенные нападки буржуазной прессы. Клерикалы наложили на его книги запрет, книжная торговля объявила бойкот. Обращаясь к воображаемому автору «Книги о Великой Войне», Боон предрекает ему нелегкое будущее: «любители наживы» сделают все возможное, «чтобы, насилуя и убивая истину, сея ложь, сказать о вашей книге, что никогда еще не было написано большей лжи, чтобы отлучить вас от святой церкви и внести ваш труд в список запрещенных книг, а затем швырнуть вас на новый костер и плясать вокруг, подобно дикарям». Без сомнения, он имел в виду самого себя и судьбу своих произведений. Рецензент влиятельной газеты «Хет Ханделсблад» писал в 1947 г. по поводу выхода в свет «Моей маленькой войны»: «Судорога отвращения и циническая ухмылка, выраженные беспардонно и нигилистически… «Моя маленькая война» — это произвольно вырванный кусок грубой, трагической и гнусной действительности, который, подобно тяжелому, темному и зачастую вонючему покрывалу, набрасывается на голову читателя».[38] Известный фламандский литературовед И. Веверберг приводит еще одно, не менее выразительное высказывание прессы о другой книге Л. П. Боона-повести «Менуэт» (1955): «В целом книга вызывает у читателя впечатление безысходности. Еще более это усиливается вульгарным безбожием автора и его сексуальной одержимостью… Начинаешь себя спрашивать: а для кого, собственно, пишет Боон?»[39] И далее И. Веверберг с горечью констатирует, что подобного рода «критические» выступления составляли на протяжении почти двадцати лет восемьдесят пять процентов всего, что писалось о Л.-П. Бооне в большой прессе.
