Потом она произнесла слова, которые я никогда ей не прощу.
- Вероятно, он нажрался, как свинья, и поэтому его подбили. Теперь я - вдова с двумя маленькими детьми, которых должна содержать.
Мы с Харри переглянулись, у нас обоих мелькнула одна мысль: на сцене снова появилась мученица. Но Харри, в отличие от меня, всегда был дипломатом.
- Все будет хорошо, мама. - Он нежно поцеловал её в щеку. - Мы с Алексис уже не дети. Мы можем каждый день после школы работать в магазине.
- Вы уже работаете там по субботам.
- Да, но ты сможешь уволить этого тупого парня, разносчика, и сэкономить восемь долларов в неделю.
Слова об экономии средств всегда воодушевляли мою мать. Она была невероятной скупердяйкой.
Мать не посмотрела на меня, а я - на нее. Она могла лишь: 1) думать о том, что ей удастся сберечь восемь долларов в неделю; 2) испытывать к себе жалость; 3) винить умершего и неспособного защитить себя человека в том, что он разбился, потому что был пьян.
Деннис Дэй запел что-то в "Шоу Джека Бенни", и Дон Уилсон стал рассказывать нам о всевозможных применениях "Джелло".
- Это и будет нашим десертом, - сказала мать, словно ничего не произошло. - Лаймовый "Джелло" с начинкой из персиков.
Да, все это было вчера - "Джелло", Джек Бенни, день ненависти к япошкам в семействе Маринго.
Сегодня утром мать, как обычно, встала в семь часов и отправилась на кухню готовить завтрак из полуфабриката "Ролстон". Его тошнотворный запах донесся до моей кровати. Больше всего на свете я ненавидела "сухие завтраки" - меня от них тошнило. Харри тоже их не выносил, хотя Том Микс и его "ролстоновские снайперы" превозносили товар до небес. Мы с Харри часто слушали рекламу Тома Микса, однако отдавали предпочтение Джеку Армстронгу, без устали нахваливавшему "Уитиз" - "лучший американский завтрак". Однако моя мать и слышать не хотела о "Уитиз" даже летом.
- Нельзя начинать день с холодных хлопьев.
Постучав в дверь, Харри вошел в комнату. На нем была укороченная матерью старая отцовская пижама. Вид у Харри был бодрый, почти счастливый.
- Ты чего такой радостный? - спросила я.
Он запел "Гимн авиаторов": "Мы летим в небеса сквозь густые облака, чтоб обрушиться с высот на врага."
Эта песня звучала как насмешка над отцом, и я внезапно поняла, что Харри никогда не любил его так сильно, как я. Он слишком стыдился его репутации городского пьяницы. И все же я не могла сердиться на Харри. Мне это никогда не удавалось.
