Глава VI,
в которой колдун доставляет беспокойство магу
После открытия храма, который должен сделать честь нам обоим, Лоренца удивилась, найдя меня в сильном беспокойстве. Имя Великого Учителя призвано заслужить такое же уважение, как имя Папы, и в нашей церкви не должно было быть ни протестантов, ни инакомыслящих ни атеистов. Разве возможно не принять религию, у которой такие прелестные сторонницы?
Я мог быть довольным еще и потому, что все предприятия относительно султанши Мирны увенчались полным успехом и росла надежда на скорое одобрение из Германии.
Но нам помогал случай, непонятный и мне самому, что очень тревожило.
Без сомнения, прелестное создание, явившееся в ложу Изиса получить поцелуй мира, было оригиналом портрета, показанного мне нескромным кардиналом. Портрет был действительно портретом султанши. Но, вопреки всему, это казалось невозможным. Мой ум возмущался против очевидности. Я знал легкомысленный характер Мирны, знал, что ей не чужда некоторая экстравагантность и что даже она имела несчастье множеством неловкостей превратить в недоверие самую искреннюю любовь, которую когда-либо принцесса внушала своему народу.
«Если у бедняков нет хлеба, пусть едят булки», – сказала, громко смеясь, одна легкомысленная фаворитка, и Мирна, целуя губы, сказавшие такое, как бы сама присоединилась к этой шутке.
У нее были враги даже среди придворных, пресмыкавшихся у ее ног. Если рождение одного ее ребенка сопровождалось скандалом, то она была обязана этим принцу, сидевшему возле нее на ступенях трона. «Никогда, – вскричал он, – я не стану повиноваться сыну де Куаньи». Тем не менее, трудно предположить, что Мирна, как бы она ни была неосторожна, потеряла всякую сдержанность и скромность. Просто не верилось собственным глазам.
Я плохо спал и встал рано утром с намерением посетить госпожу де Ламотт Валуа, которая, очевидно, знала все.
Графиня, как сказал мне ее лакей, ночевала в Версале и только что приехала оттуда. Она с каждым днем все более входила в милость при дворе; впрочем, и ничего не жалела, чтобы распространять об этом слухи повсюду. Только и говорила друзьям о своей увеличивающейся интимности с султаншей. Действительно, ее принимали во дворце, и с тех пор, как ее дворянские бумаги были поднесены Готье де Сериньи, она в любое время имела доступ в Трианон. Резвость, почти наглость, нервическая веселость графини развлекали знатных господ. Она считалась ничтожной девчонкой, забавной, но не имеющей значения. Никто не обращал на нее внимания, один я не доверял ей и в глубине души не любил. Может быть, потому, что моя магия, так сильно взволновавшая ее в гостинице в Мерсбурге, с каждым днем все более теряла влияние на эту маленькую головку, столь же упрямую, сколь прелестную.
