И Хольмсен отдал письма для дальнейшей «ювелирной работы», на этот раз по запечатыванию.
Следующее свидание произошло на улице Казимира Перье у генерала Миллера, где встретил Якушева все тот же Хольмсен.
— К моему глубокому сожалению, — сказал он, — Миллер откомандирован в распоряжение главнокомандующего и отбыл в Сербию.
— Весьма огорчён…
— Но это не главное, главное — центр нашей работы переносится из Белграда в Париж. Оно к лучшему. Белград все-таки в стороне. Я вас порадую. Вами заинтересован его высочество Николай Николаевич, и я получил приказание сопровождать нас к его высочеству.
Якушев с трудом сохранял спокойствие. Все, что было задумано в Москве, осуществлялось в точности.
27 августа Якушев был принят Николаем Николаевичем.
В отчёте об этом свидании сказано:
«Аудиенция мне была дана на вилле графа Тышкевича, где обитает Николай Николаевич. Сопровождал меня Хольмсен.
С того времени как я видел «Верховного» в 1917 году на Кавказе, в Тифлисе, он мало изменился. Та же бесконечно длинная фигура, — впрочем, он вставил зубы, помолодел. Был одет в штатское платье. Начал разговор игриво:
— Вы приехали удостовериться, не нахожусь ли я в параличе?.. Итак, что я делал с тысяча девятьсот семнадцатого по тысяча девятьсот двадцать третий год. Это вас интересует? После Февральской революции я желал защитить родину, но получил письмо от князя Львова… Он писал, что никто из царской фамилии не должен состоять на службе, гражданской или военной. После этого я сложил с себя звание главнокомандующего на турецком фронте и отправился в Крым, а оттуда на юг Франции.
Выслушав это, я сказал:
— Мы, то есть Монархическая организация центральной России, готовы идти за вашим именем и отдаём себя в ваше распоряжение.
Он ответил быстро, как ученик, вызубривший урок:
— Чтобы возглавить движение, нужно иметь мнение всей России, а не только эмигрантов. Тогда я могу посвятить свои силы восстановлению законности и порядка.
(На самом же деле мне стало известно, что его супруга Стана-Анастасия, черногорка, «Чёрная опасность», как её называли, писала гофмейстерине Голицыной, чтобы та готовила чемоданы.)
Дальше Николай Николаевич выразился в том духе, что он не предрекает будущего строя, но уверен, что строй будет монархическим.
Тут я решил, что называется, резать правду-матку:
— Ваше высочество, раболепства и низкопоклонства вы от меня не ждите. Буду говорить резко и грубо всю правду. Вы являетесь для нас колоссальным козырем, но этот козырь — последний, его надо беречь, заменить его нечем, и потому нельзя рисковать. Есть опасность преждевременного выступления со стороны эмигрантов…
