Потом меня пытались «поставить на бабки», но у них не получилось. Меня пригласили в школьный туалет, там стояло пятеро человек. Двое у двери, чтобы я не выскочил, и трое со мной разговаривало. Нож к тому времени я уже раскрыл. Правая рука у меня уже была в кармане на ноже. И я себя настраивал на то, что если сейчас кто-нибудь из них рыпнется в мою сторону, то я буду резать. Но опять-таки то ли судьба, то ли ещё что-то меня спасло, что ни разу меня даже не ударили. Меня попытались психологически задавать, но мне удалось это разрулить, я сказал, что подам в ментуру. Разговор был долгий, и я опоздал на урок. Потом я даже узнал, что эта компания доила как минимум двух человек из нашего класса.
* * *
Мою маман и тётку беспокоило лишь то, чтобы я учился, и не было троек. По поводу всего остального касательно меня им было целиком и полностью до узды! Им было наплевать на то, что половина школы была настроена против меня. Они не знали, что я хожу в школу с ножом. Они даже не подозревали о том, что у подрастающего мальчика могут быть такие проблемы. Когда это всё достигло апогея, я сделал самодельные гранаты из сифонных баллонов и ходил с ними в школу.
В школе меня жестоко прессовали сверстники. Я был не просто мальчиком для битья, я им огрызался, и этим ещё больше бесил. Я вызывал у них такую антипатию, потому что считал их за говно. В принципе, как я уже потом анализировал — это были обычные, нормальные ребята. Казалось бы, дружи и общайся! Но у меня к ним было примерно такое же отвращение, какое испытывают какие-нибудь металлисты к реперам или наоборот. Как к людям второго сорта. Я считал, что они дерьмо.
Я сам ребёнок из псевдоинтеллигентной семьи. Мать учила, что драться нельзя, а те, кто курит и пьёт — те хулиганы, козлы и гандоны. Те, кто так делал, вызывали у меня негатив. Всё это было «прошито» в подкорку. Я не мыслил тогда своими мыслями. Я мыслил словами матери. И это вызывало бессознательный конфликт со сверстниками. Плюс ко всему я их ещё и боялся, потому что подсознательно были прошиты программы о том, что «они хулиганы, которые могут обидеть». У меня была смесь ненависти и страха. Причём ярко заметная и выраженная. Плюс ко всему этому я был нахрапистым и дерзким на язык пареньком. Никаких друзей у меня, разумеется, не было. Были лишь приятели.
Мать постоянно была на измене:
— Ах, ребёнок пошёл на улицу! Ах, его там научат плохому!
У нас во дворе был парень Серёжа, с которым мы учились материться. У нас была такая игра. Мы заходили за дом и начинали развивать этот вербальный навык. Он материл меня, потом я начинал материть его. Вот в таком дружеском формате мы и обучались.
