От немоты сводило скулы. Ицхаку хотелось заскулить, завыть, вполголоса запеть, но врожденная осторожность заставляла молчать. Молчание превращало его в дерево с бесчувственной корой вместо кожи, с гниловатым дуплом вместо сердца, с оставленной птицами кроной вместо головы, которой выпорхнули все мысли. Эстер шла впереди него, не оглядываясь, как бы чувствуя свою вину.
У обгорелой сосны они остановились. Бородач на короткое время исчез в чаще, но вскоре вернулся с сухопарым мужчиной в выцветшей довоенной офицерской форме, не вязавшейся с пенсне на тонком, с горбинкой носу. Он был без фуражки. Редкие русые волосы трепал залетный ветерок.
Помощники бородача подвели к нему Малкина.
– Профессия? – поправляя сползающее пенсне, спросил оф
– Портной! – не задумываясь выпалил Ицхак.
– Знаем мы этих портных, которые нам в сороковом иголки под ногти загоняли, – буркнул один охранников.
– Тебя никто не спрашивает! – одернул подчиненного мужчина в пенсне и снова обратился к Малкину: – Портные нам пока не нужны… А это кто? – ткнул он револьвером в Э
– Моя жена.
– Так-так. Помню, раньше, до войны, евреи к нам на дачу приезжали. Я с их детишками вместе в озере купался. Заплывешь, бывало, за камыши и только слышишь: «Авремке, назад!», «Мендке, мешугенер, назад!». Но сейчас не дачный сезон…
Разговорчивость офицера внушала надежду, и Малкин вцепился в нее, как дятел в ствол дерева…
– Итак, что евреям в бессезонье понадобилось в лесу?
– Господин офицер, – не давая Ицхаку опомниться, начала Эстер, – мы хотели проведать моего спасителя лесника Гайдиса и крестного отца – ксендза Валатку.
– Ты знакома с ним?
– С кем? – спокойно спросила Эстер, и ее спокойствие поразило Малкина.
– С Валаткой.
– Он меня крестил.
Эстер замолкла, истощились вопросы и у следователя, он спрятал за пазуху револьвер, снял с переносицы очки, согрел их своим дыханием, подождал, пока запотеет стекло, протер его и, приблившись вплотную к женщине, облегченно выдохнул:
– Лионгина. Не узнала? В прежней жни Юозас. Органист. Не раз до твоего отъезда в город заходил к вам в лесничество… Неужели так менился?
– Все мы менились.
– Нет больше Иеронимаса. И ксендза Валатки нет. Некого проведать. Зря ехали, зря головой рисковали.
Малкин слушал его и беззвучно повторял благодарственную молитву. Чего только он не наслушался о них от Хазина: они, мол, головорезы, руки у них в еврейской крови. За всех Ицхак ручаться не будет. Наверное, и этот сухопарый в пенсне не святой. Ведь вернуть себе родину, без немцев и без русских и, может, без таких евреев, как Лейбе Хазин, и не пролить крови невозможно.
