На шумные события в коридоре вышел Александр Григорьевич.
– Приветствую вас, приветствую… – пробормотал он, увидев незнакомых людей в белых халатах. – Что такое, что случилось?..
– Алька рехнулся совсем, – пояснила Дора. – В сумасшедший дом переправляют.
– То есть? – развел руками Александр Григорьевич. – А-а?.. Надолго ли?
– Безвылазно, раз спятил вконец.
– Позвольте, позвольте… – Александр Григорьевич протянул руки к удаляющемуся Алику. – А десять рублей?.. Взаимообразно… Да, хм. Тем не менее, однако…
Бронзовые часы на пианино пробили двенадцать раз. Александр Григорьевич подождал, пока Алика, по его расчетам, спустят вн, посадят в машину, но, чтобы не тратить время без толку, решил пока надеть галоши и почистить шляпу; но вот, по его предположению, Алика увезли, и он, предварительно покашляв, чтобы хоть подготовить бывшую жену к сообщению, сказал неуверенным голосом:
– Шурочка, ну, я намерен в столовую, в сапожную мастерскую и прочее. Полагаю, если время останется, посетить баню… Таким вот образом… А вообще-то сегодня…
– Да-да, – кивнула головой, не отрываясь от бумаг, Александра Иннокентьевна. Ее закрывала высокая спинка английского кресла, но и не видя ее, Александр Григорьевич знал, что Александра Иннокентьевна в этот момент кивает. – Закрой дверь, дует.
Александр Григорьевич похлопал себя по карману ПИджака: нет, не забыл – книжка была на месте.
Уже на лестничной клетке четвертого этажа Александр Григорьевич учуял, что Олимпиада Михайловна верна своему слову: действительно, как было вчера обе-Щано, фасолевый суп и, по всей видимости, с грудинкой. Вторым запахом, которым обдало Александра Григорьевича, был запах тушеной капусты со свининой, тоже гарантированной на сегодня Олимпиадой Михайловной по случаю его дня рождения.
Оля утром поздравила отца с семидесятилетием, сделала губы бантиком и сказала, что справлять пока не надо: «Вот кончится твоя эпопея, заодно все и отпразднуем. Ты же знаешь, какая мама… ортодоксальная…»
После возвращения с Севера Александр Григорьевич узнал, что Уланского Александра Иннокентьевна его выписала сразу после развода. Про развод ему сообщили еще там, но он надеялся, что прописка сохранилась.
Прописался он в Басманном, благо в Басманном был прописан Лева. Прописавшись, Александр Григорьевич предполагал снимать комнату. Люся поддержала это его намерение – теснота же. Лева отмолчался, Георгия никто не спрашивал; но что касается Липы, та категорически запретила Александру Григорьевичу даже заикаться об этом «сумасбродном» варианте: Александр Григорьевич будет жить в Басманном, до тех пор пока… До каких пор в Басманном будет жить Александр Григорьевич, Липа не знала, но подозревала про себя, что жить со сватом ей придется, по всей видимости, до самой смерти. Ну что ж, в тесноте – не в обиде, так – так так. Александру Григорьевичу было предложено вносить в бюджет семьи малую сумму на пропитание. Конечно, Липа кормила бы его и просто так, но опасалась, как бы старик не стал чувствовать себя неловко в нахлебниках.
