" - Да, - соврал я. - Знаешь, этот мой коктейль похож на бальзам рыцаря из Ламанчи, от которого он выздоравливал, а бедный Санчо - напротив - испытывал страшные муки, помнишь?"
" - Нет," сказала она.
Тот эпизод из достойной жизни рыцаря из Ламанчи я тогда же, среди ночи со своими дополнениями и экспромтами пересказал ей, и пародируя наших общих, ее (то есть, твоей матери) и моих знакомых, в особенности моих университетских преподавателей, заставил ее долго, весело смеяться. Мои пародии имели успех, потом, немного помолчав, она вдруг спросила:
" - Кто ты?"
" - Ты до сих пор еще не поняла? - сказал я."
" - Нет, - сказала она после небольшой паузы и повторила свой вопрос.Кто ты?"
" - Кутила!"
" - Нет," произнесла она с интонациями, которые до сих пор живут в моем сердце.
Это ее "нет" мгновенно перевернуло что-то во мне, я, растерявшись, положил трубку, и какое-то время смотрел на эту неподвижно лежавшую трубку, и мне показалось (и сейчас так кажется), что все то время, что я уставившись, смотрел на свой телефон, она держала трубку у уха, держала, прижав к уху трубку и вслушивалась в короткие отбойные гудки.
Эти мои сентиментальные признания, наверное, могут звучать примитивно, однако, что есть - то есть, и это еще цветочки; ее такую, с прижатой к уху трубкой, слушающую короткие гудки, я и сейчас вижу, как живую, до мельчайших подробностей, и не могут обманывать меня мои чувства - я уверен на сто процентов - это не плод больного воображения, принуждающего сердце сострадать и верить ему.
Да, некоторое время я смотрел на телефонный аппарат с покоящейся на нем трубкой, уважаемый алкаш Юсиф-бек, а ты даже не знаешь и, естественно, никогда не узнаешь о чудесном эпизоде из моей жизни, достойном пера Флобера.
Тамара же, прижав к груди аккордеон, как бесценное сокровище, своим уродливым (и прекрасным!) голосом орала на весь "Цветочный пассаж", и жирные коты, белые, серые, черные, что-то общее имевшие с этим ее аккордеоном, будто новорожденными они вышли не из чрева кошки-матери, а из этого аккордеона и разбрелись по пассажу, лениво внимали, глядя в сторону музыки, этому дикому (и прекрасному !) голосу.
Юсиф, бери меня!
Буду тебе верна!
Не возьмешь меня
Увяну, как цветок...
Юсиф, возьми меня-а-а-а!...
* * *
Недавно, когда "Пера-Палас" остался уже в далеком прошлом (кричи - не докричишься, зови - не дозовешься!), я сидел на одном из очаровательных заседаний, где докладчик во все корки крыл Ленина за допущенные ошибки в оценке Толстого (в гнусное и отвратное советское время он читал в Университете курс по ленинской эстетике), и, слушая эту ахинею, разговаривал с тобой:
