Однажды, пока я сидел с гармониусом на коленях и играл – на нем надо играть сидя – я вдруг подобрал такую странную мелодию, что я громко рассмеялся.
Б'оремос приподнялся на подушках, где слуги все еще трудились над его лицом, и посмотрел на меня.
– Какой странный грубый звук ты издаешь.
Я извинился.
– Я еще не привык к этой последней струне, – сказал я, показывая на широкую басовую струну, которая была натянута только на половину длины гармониуса.
– Я говорю о резком звуке, который ты издал ртом, как будто закрывающиеся лунные шапочки.
Я снова засмеялся.
– Вот, – сказал он, указывая на меня. Слуги поклонились, подталкивая друг друга локтями. Он с раздражением махнул рукой, отпуская их.
– Это смех, – сказал я. – Разве ваши люди совсем не смеются?
Он подернул плечами и сухо улыбнулся. – Мы – люди слез. Хорошо горевать – это искусство.
– А мы – люди без слез, – сказал я. – Мы стараемся вообще не горевать.
– Ладно, Человек-Без-Слез, – сказал он, тогда пора взять тебя в Зал Плача. Там мы обнаружим в тебе слезы так же легко, как ты обнаружил музыку в этом. – Он томно кивнул на гармониус, который я поднял с колен.
Он что-то крикнул, и в комнату бесшумно вошел новый слуга.
– Это Мар-Кешан, – сказал мой хозяин. Он для слуг все равно, что Королева – для женщин.
Мар-Кешан поклонился, прочел, что хозяин показал ему на пальцах, и быстрыми щелчками собственных пальцев ответил. Мне Мар-Кешан сразу понравился. Он был проворный, почти до резкости. Круглое лицо было цвета темных ягод, глаза – выцветшего голубого, как у моряка, производившие двойственное впечатление – как слепоты, так и дальнозоркости.
– Одень его для Зала, – сказал Б'оремос. Мне показалось, что он произнес это вслух только ради меня, потому что его пальцы уже отдали этот же приказ.
Прежде, чем я успел остановить его, Мар-Кешан исчез, потом появился снова с золотистым хитоном из летящего материала, похожего на шелк.
– Это цвет твоих волос и кожи, А'арон, – сказал Б'оремос.
Я был уверен, что именно обсуждение этого цвета занимало до этого их пальцы.
Они вдвоем раздели меня и накинули на меня хитон. К нему была приделана полоса ткани, которую перебросили мне через правое плечо, закрыли грудь и прикрепили на талии шнурком. Юбка спадала мягкими складками до бедер. Слава богу, я был худой, а то зрелище было бы безусловно неприличное.
Мар-Кешан подивился на мои шорты, а трусы привели его в восторг. Они не были знакомы с трикотажем. Потом заменили мое белье на шелковую набедренную повязку, слишком тесную и неудобную. Все это время они беззвучно болтали, семафоря пальцами. Я не мог даже приблизительно угадать, что они комментировали.
