— Ада, Ада, что ты говоришь? Ты самая благородная…
Поцелуи долго перемежались признаньями, покаянные возгласы завереньями. Наконец Ада успокоилась и, умоляюще глядя на Мадзю, произнесла:
— Сделай мне еще одно одолжение, не откажись…
С этими словами она сунула Мадзе футлярчик, завернутый в папиросную бумагу.
— Что это? — в замешательстве спросила Мадзя.
— Ничего… Это тебе на память. Ты ведь не откажешься? Помнишь, как в третьем классе перед началом каникул мы менялись тетрадками? А помнишь, как ты дала мне чудную красную картинку, которая светилась насквозь и сама скручивалась на руке? Сколько ты доставила мне радости! Знаешь, это часики, но такие маленькие, что о них и говорить не стоит. Да и дарю я их тебе не без умысла. На крышке выгравировано мое имя и годы, которые мы провели в пансионе; стало быть, всякий раз, когда ты посмотришь на часики, ты вспомнишь меня. Как видишь, я сделала этот подарок из эгоистических побуждений.
Они обе расплакались, но в эту минуту Мадзю позвали наверх. Поднимаясь, она обвиняла себя в своекорыстии и отсутствии самолюбия, говорила даже, что будет подлостью открыть футлярчик до отъезда Ады. Но уже на следующем этаже ей подумалось, что было бы черной неблагодарностью не взглянуть на подарок, полученный от подруги. Она открыла сафьяновый футлярчик, в котором тихо тикали золотые часики, осыпанные брильянтиками. Мадзя испугалась, ей стало страшно и стыдно, что она приняла такой дорогой подарок; но когда девушка вспомнила, с какой мольбой смотрела на нее Ада и как ласкала ее, она успокоилась.
Восемь часов вечера, ночь на дворе, ясная декабрьская ночь. Скрестив на груди руки, пани Ляттер ходит по кабинету, поглядывая то на дочь, то на окно, за которым видны освещенные берега Вислы. Панна Элена сидит на кожаном диванчике, смотрит на бюст Сократа, словно говоря про себя: «Ну и урод же!» — и по временам нетерпеливо бьет каблучком по ковру. За окном, на фоне ясного неба видны темные дома Праги, иссера-желтые каменные дома варшавского Повислья и черная линия чугунного моста; все залито светом. Огоньки в домах, огоньки на другом берегу, огоньки на мосту, словно кто выпустил на Повислье рой светлячков, которые в одних местах сбились в бесформенные кучи, а в других выстроились изогнутыми рядами и чего-то ждут.
«Чего они ждут? — думает пани Ляттер. — Ну конечно, отъезда Эленки, они хотят проститься с нею. Эленка уедет, а они останутся и будут напоминать мне о ней. Всякий раз, когда я погляжу на эти огоньки, которые никогда не меняют места, я подумаю, что и она здесь, что стоит мне повернуть голову, и я увижу ее. Боже, пошли ей счастье за все, что пришлось выстрадать мне! Боже, храни ее, будь ей прибежищем!»
