— Я знаю. И потому обманула тебя — не обманула, а скрыла — потому что боялась, что ты погнушаешься и бросишь меня даже сейчас, даже в эту ночь, когда и сам в том же грязном белье и у тебя нет большого выбора.
— Ты спокон веку мне лжешь. Еще с тех пор, когда сказала «нет», потому что жить, мол, не можешь без Филиппа.
— Я не лгала тебе. Я лгала себе самой, потому что правда так думала. Он был забавнее тебя, этот Филипп, и я думала, что рядом с ним мне будет веселее…
— И питаться будешь лучше…
— Бессовестный. Но пусть и так. И питаться буду лучше, и одеваться лучше, и всю жизнь мне будет хорошо как его жене. И только когда мы расстались и ты уже давно уехал, я поняла, что ты был мне дороже.
— Опять начинаешь.
— Я не заставляю тебя верить. Я это поняла и не буду тебе рассказывать, что пережила трагедию и всякое такое, потому что жизнь моя пошла не по тому пути, и что я была достаточно свободна, чтоб прожить трагедии, но я много раз о тебе вспоминала и думала: почему не случится так, чтоб мы встретились когда-нибудь? А когда, в конце концов, мы встретились после стольких лет — боже мой, после стольких многих лет — ты подошел в самый неподходящий момент, потому что я создала одну продолжительную связь, и это была моя последняя надежда выплыть, и после того, как я поняла, что он мошенник, я каждый вечер говорила: хоть бы снова пришел Робер, хоть бы снова показался хоть на час.
— Я сейчас расплáчусь, — сказал Робер. — Бросаешь меня и ради Филиппа, и ради всякого старика, но все же я остаюсь тебе милее всех. Я правда сейчас расплáчусь.
Она не ответила. Только промолвила словно самой себе:
— Ни ради кого бы я тебя не бросила, если бы не было уже так поздно.
— А почему ты оставила Филиппа? — спросил Робер, словно не слыша.
— Это он меня оставил. Впрочем, не знаю, как тебе описать….
— По возможности — как было.
— Запутанно было. Он никогда не обещал на мне жениться, но все между нами шло так, словно женитьба — это подробность, которая разумеется сама собой. Пока однажды не выяснилось, что подробность эту Филипп ненавидит смертельной ненавистью. «Для меня это значит — конец любви и жизни, и всего, — сказал он мне. — Лучше в гроб лечь.» И поскольку в гроб он ложиться не собирался, и поскольку у меня-то не было намерения целую вечность с ним таскаться и чтоб обо мне по всему городу болтали, я ему заявила, что оставляю его…
— В надежде, что он скажет «да».
— Может быть. Он не сказал «да», но продолжал за мной ходить и я, кто знает почему, тоже не спешила, и дело опять затянулось, но тут объявили конкурс на «Мисс Экс», и я сказала ему, что приму участие, а он ответил, что если я покажусь перед публикой голой, то порвет со мной, а я ему сказала, что глубоко сокрушена и что он очень шикарный человек, и я ему до смерти признательна за то, что он оплатил мне два аборта, но, несмотря на это, я туда явлюсь. И пошла на конкурс, и меня там гоняли по сцене в одном купальнике, и, вероятно, это и решило мою судьбу — не потому что Филипп меня оставил, а потому что я победила в этом конкурсе, и мне сказали, что мне можно поехать в Париж сниматься, а я вообразила себе, что стала кинозвездой, и два года снималась в рекламных фильмах про зубную пасту да бюстгалтеры, пока не найду другого.
