Он отпустил Марианну и неожиданно ударил Робера в лицо с таким порывом, что зашатался сам. Робер нагнулся и со всей силы ткнул пьяному головой в живот. Тот скорчился на полу, но на художника тотчас же накинулись его приятели.
Они были сильно пьяны и не всегда попадали кулаками в цель, но их было трое, и Робер напрасно пытался их одолеть и лишь молотил куда попало, а кружившейся от ударов головой смутно слышал комментарии носильщиков.
— Разнять бы их все-таки надо, — предлагал один. — Совсем уж все в крови.
— Оставь их, пусть накостыляют друг дружке дураки эти, — откликался другой. — Таких мне не жалко.
— Пусть накостыляют, но не тут. Пусть идут в другое место….
И это было последнее, что услышал Робер.
Когда он пришел в себя, то лежал среди каких-то куч пустых ящиков, а Марианна вытирала ему мокрой тряпкой лицо.
— Что случилось?
— Наконец-то! — вздохнула Марианна. — Такой большой мужчина, а от одной бутылки упал. Срам какой.
— Так это меня бутылкой шарахнули? — спросил Робер и машинально приложил руку к темени.
— Не трогай. Я тебя перевязала. А впрочем, это — мелочь, по сравнению с тем, что бы могло случиться, если бы нагрянула полиция.
— Мелочь, потому что не тебе по голове. У меня просто мозги сейчас выскочат. А как все закончилось?
— А как могло закончиться? Содержатель увел тех внутрь трапезничать, а нас выкинул. По-моему, вполне очевидно, что не наоборот.
— Как это я не смог бутылку какую-нибудь схватить…
— Ты и так их достаточно разукрасил. Для художника неплохо. Вопрос сейчас в том — сможешь ли ты идти.
— Лучше прежнего, — сказал Робер, поднимаясь. — Потому что при этой боли в голове и не почувствую боли в ногах.
Он выпрямился и постоял так, ожидая когда пройдет головокружение.
— Правда сильно болит?
— Еще как! Но не от бутылки.
— А от чего? От платка?
— От гадостей того типа. От слов, что он спал с тобой, — уж это-то, наверняка, не галлюцинации были.
— Молчи! Лучше пойдем похлебаем наконец наш суп.
— Предпочитаю купить сигареты.
— Есть и на сигареты… И на чашку кофе для каждого. Но без алкогольных добавок.
Они вошли в одно совсем маленькое бистро, где столики были пусты, потому что здесь носильщики предпочли стойку. Робер увидел в зеркале свое лицо — совсем бледное под красным шелковым платком, которым его перевязала Марианна.
— Ты прямо готовая картина, — сказала Марианна, заметив, что он себя разглядывает. — «Автопортрет с пробитой головой».
— Почему нет? Ван Гог же нарисовал автопортрет с отрезанным ухом.
