— Родителям сообщить надо, — комиссар мрачно вытирает лоб. — Семечкин, поезжай с лейтенантом в райцентр, в Москву позвонишь.
— Почему я? — Семечкин мрачно смотрит себе под ноги, и в воздухе сгущается неповиновение.
— Ну ладно, хрен с вами со всеми, не мужики, а размазня! — комиссар зло бросает мегафон на землю. — Я сам поеду, проследи, чтобы в лагере беспорядков не было, — он бредет к УАЗику, машина буксует, потом трогается с места, и уезжает.
— Ну что, ребята, — Семечкин грустен. — Пошли отсюда, сегодня переклички не будет, у нас в кладовке водки есть бутылок десять. Разбирайте, я разрешаю. Черт бы все побрал, — он качает головой. — Угораздило же парня…
На следующее утро дождь усиливается. Пахнет сыростью, мокрой травой и хвоей. Никто на работу не выходит. Койка Гриши Авдеенко аккуратно застелена, его рюкзак лежит около кровати, и никто не осмеливается к нему приблизиться.
— Студенты, — ревет громкоговоритель, — объявляется общий сбор. К нам приехал председатель колхоза, герой социалистического труда, народный депутат Ксения Гавриловна Семенова.
Подавленные, мы стоим под дождем на зацементированной площадке около подтекающего ржавой краской пионера, трубящего в свой выцветший горн.
— Товарищи студенты, — Ксения Гавриловна небольшого роста, в деревенских сапогах, с дегенеративным, пропитым лицом и с вертлявыми манерами. На груди у нее нелепо висит золотая звезда, раскачиваясь при каждом шаге. За ней следом ходит благонадежного вида мужичок, почему-то в лаковых черных ботинках, забрызганных колхозной грязью. — Вчера случилась страшная трагедия, я понимаю ваши чувства. Мне также, как и вам жаль этого парня, который отдал свою жизнь в битве за урожай. Я ведь тоже мать, у меня двое сыновей, они сейчас проходят службу в рядах Советской Армии, охраняя границы нашей родины. Недосмотрели мы, недостаточно проводили политическую работу среди наших рабочих. А всему виной пьянство!
Она многозначительно замолкает. Ее красное лицо совсем не заставляет предположить, что Ксения Гавриловна никогда не принимает внутрь алкоголя.
— Шофер этот пойдет в тюрьму, мы его сурово накажем. Но, что бы ни случилось, — она на секунду замолкает, — как бы не было нам тяжело, Родина ждет урожай. Поэтому я призываю к вашей советской, комсомольской, социалистической сознательности, не дайте пропасть народному достоянию на корню. В этом ваш гражданский долг.
— Наш гражданский долг — учиться. — Высокий, незнакомый мне парень сердито смотрит перед собой. — А ваш — выращивать и убирать урожай.
