Спокойствие не восстановлено | страница 34
– Никак, Яковлевы?! – И, потрясенная своим открытием, завопила во весь голос: – Люди добрые! Что делается, вот они, Яковлевы-то!
И что озадачило Гошку, и не одного его, но и всех остальных, кинулась не к ним, по женскому обыкновению расспрашивать, что и как, а в избу, да еще ухитрилась крикнуть через соседний забор кому-то неведомому:
– Слышь, Клань, Яковлевы объявились!
– Экая сорока длиннохвостая… – проворчал дед.
Из изб полезли старики и старухи, посыпались горохом ребятишки, и скоро Яковлевы шагали, сопровождаемые целой галдящей толпой. Бабы ахали и охали, внимая рассказу о московском пожаре, а Дуська, бойкая и говорливая вдова, первая опознавшая Яковлевых, громогласно причитала:
– Известно, родименькие, иде тонко, там и рвется… Как же вы теперь жить-то будете? Иде обретаться?
И другие глядели на них с видимым сочувствием. Деда Дуськины причитания вывели из терпения:
– Где жили, там и будем. В избе, чай, не на облаках и не в поле…
– Так ить избы вашей нету, – сказала Дуська.
– Как так нету?
– Очень просто. Растащили вашу избу-то.
– Пошто ерунду мелешь… – дед остановился. – Как так растащили? Кто?
– Разобрали по бревнышку. Почитай, всем миром. Ить кто думал али гадал, что вы возвернетесь? Староста баял, у вас в Москве не дом – хоромы.
Дед переменился в лице и заспешил далее. Гошка заметил: многие из тех, кто сопровождал их до сих пор, как бы засмущались и помаленьку стали отставать. Яковлевых теперь провожали почти одни ребятишки, да позади, чуть в отдалении, плелись два дряхлых старика и три Сгорбленные старухи.
Избы и впрямь не было. За остатками ветхой изгороди виднелась полянка не полянка, не поймешь что: где топорщилась сухая прошлогодняя трава – полынь да репейники – и пробивалась первая зелень. Далее виднелись грядки и одиноко торчали три неухоженных яблоньки.
Дед скинул шапку, перекрестился троекратно и дрогнувшими губами произнес:
– За что же?.. За какие прегрешения?..
Взвыла дурным голосом тетка Пелагея. Заплакала беззвучно Гошкина мать, а следом за ней утер слезы и дядя Иван:
– Аж печку растащили, нехристи…
– Жить-то как, миленькие?! – надрывалась, сорвав платок и дергая волосы, тетка Пелагея. – Убивцы, ироды окаянные… Детишек-то куда?!
Дед Семен отер слезы, высморкался:
– Нечего голосить попусту. Надобно к господам идти, просить подмоги. Оброк платили исправно, перед ними мы без вины. – Вздохнул: – Ах, соседи-соседушки…
Подоспели новые люди, которых Гошка не знал в лицо, вернее сказать, не помнил. Оказались они яковлевской родней: дедовым двоюродным братом Тимофеем, дряхлым, с палочкой, его невесткой Нюркой, ожидавшей ребенка. С ними полдюжина ребятишек, мал-мала меньше, босоногих, сопливых, одетых в лохмотья.