- Лучше бы вы помолчали, Миралес, чем говорить такие гадости. Похоже, душа у вас не менее уродливая, чем физиономия. Настоящее чудовище!
При виде вытянутой физиономии бывшего боксера все захохотали - тот страшно не любил, когда распространялись о его уродстве. Миралес вовсе не считал себя красавцем, но не желал, чтобы об этом говорили, и, не будь Нина любовницей патрона, он бы хорошенько ей врезал и поглядел, выдержит ее нос или сломается точно так же, как и его собственный. После боя в Сантандере, когда его вынесли с ринга на носилках, поглядев в зеркало в раздевалке, он сам себя не узнал. Тогдашняя подружка, увидев лицо Хуана, закричала от ужаса. Миралес тогда стукнул ее, чтобы заставить замолчать, но не рассчитал силы, и его забрали в полицию. К счастью для боксера, девчонка выжила, а психиатры, осмотрев парня, решили, что он "готов", и в результате Хуан отделался всего несколькими месяцами в больнице. В конце концов врачи сочли, что Миралес выздоровел, и отпустили его на свободу, и лишь он один знал, что головокружение и странная слепота, накатившие на него тогда, в Сантандере, мешая видеть и парировать удары, иногда появляются снова.
В такие минуты Миралес, чтобы восстановить равновесие, еще больше пил и от страха становился агрессивнее обычного. Как только мир для него опять заволакивало туманом, Миралес подсознательно ожидал града ударов - коротких прямых, крюков и апперкотов. Эх, вот бы загнать эту Нину в угол и показать ей... А тут еще эта проклятая дымка заволакивает все вокруг... Хуан протер глаза, но сам знал, насколько это бесполезно... Дьявольский хоровод уже снова завертелся! И подумать только - все из-за того, что он так глупо открылся в седьмом раунде и пропустил апперкот, от которого, казалось, в башке вдруг зазвонили все колокола Сантандерского кафедрального собора. Миралес сидел на стуле, широко расставив ноги и немного нагнувшись. Сначала медленно закачалась его голова, потом туловище... направо-налево... Так порой какой-нибудь бык на пастбище, ошалев от жары и от мух, изливает раздражение в мерном покачивании, прежде чем в слепой ярости бросится бежать. Гомес, хорошо знавший отставного боксера, быстро почувствовал неладное. Воспользовавшись тем, что Виллар и Нина завели разговор вполголоса, он подсел к приятелю и тихонько хлопнул его по колену.
- Эй, Хуан, тебе плохо? - окликнул он Миралеса.
Тот поднял на андалусийца остекленевшие глаза. Голова так кружилась, что парень почти не различал лица Эстебана.
