Муж отверг ее. Что, если и этот человек сделает то же самое? Тридцать шесть часов назад она считала, будто нет ничего труднее, чем поднять вуаль и показать свое изборожденное морщинами лицо арабу, захотевшему позабавиться со шлюхой. Но сейчас решиться было куда труднее.
Меган подняла затянутую в перчатку руку и постучала. Пока она дожидалась ответа, прошла целая вечность. Дверь неожиданно распахнулась. Глаза Меган широко раскрылись. Мужчина, стоявший на пороге, разительно отличался оттого, кто впустил ее той ночью.
— Ты… ты надел брюки, — пробормотала она. Его ответ отнюдь не звучал ободряюще.
— Да, — коротко обронил он.
Ее взгляд задержался на белом тюрбане, по-прежнему украшавшем его голову, спустился к черным глазам, точеным чертам смуглого лица. Напряженного. Встревоженного. Словно он тоже ждал…
Ее появления?
В своем темном костюме и белой сорочке он выглядел настоящим англичанином, и все же…
— Ты закрыл волосы, — выпалила она.
— На свете есть только одна женщина, которая имеет право смотреть на них, — твердо ответил он.
— Я не требую замужества, — выдохнула она, почти теряя сознание.
— Моя семья будет справедливо оскорблена, если я появлюсь с наложницей, — сдержанно пояснил он, на миг став тем человеком, который открыл дверь тридцать шесть часов назад.
Сердце Меган ушло в пятки.
— Ты просишь, чтобы я стала твоей женой?
— Со мной не просто.
— Ты уже говорил.
— Я не могу стереть годы жизни в Аравии.
— Я бы и не позволила ничего подобного.
— Я евнух.
— Если ты и евнух, осмелюсь заметить, что многие женщины желали бы, чтобы их мужья были таковыми. Лицо его помрачнело еще больше.
— Не знаю, найдется ли для меня место в Корнуолле.
— Я с удовольствием посмотрю другие места в Англии… или чужеземных странах.
Сможет ли она жить в Аравии, где женщины уродуют женщин, а мужчины кастрируют мужчин?
— Неизвестно, пойдут ли мне брюки.
— Я предпочитаю твое одеяние.
— Тобс!
— Прошу прощения?
— Это называется «тобс».
— Прости.
— Да, — кивнул он.
Меган недоуменно моргнула:
— Что «да»?
— Да, я прошу тебя выйти за меня замуж. Неужели счастье может причинять такую же боль?
— Как мне называть тебя? Мохаммед или Коннор?
— Как тебе будет угодно.
На людях он может быть Коннором, но в уединении их спальни навсегда останется Мохаммедом.
— Я хочу выучиться арабскому, — твердо объявила Меган.
— Я стану твоим наставником.
— И сбрить все волосы на теле.
Его глаза внезапно сверкнули нестерпимым блеском.
— Я сам тебя побрею.
— В таком случае, сэр, я стану вашей женой.
