— Думаете, я сумасшедший, верно?
— То, что я думаю, не имеет значения, я не ваш личный психиатр. Но если вы сумасшедший — ваше место в больнице. Если нет — то вы выбрали чертовски сложный способ доказать это. Вам следует вернуться и дать себя обследовать.
— Вернуться? Да вы сумасш... — Он оборвал себя на полуслове.
Я рассмеялся ему в лицо, отчасти потому, что он меня рассмешил, а отчасти, решив, что это пойдет ему на пользу.
— Значит, я сумасшедший? Ну же, смелее, договаривайте. Я не гордый. У меня есть знакомый психиатр, который утверждает, что психушки следует строить с шарнирами на углах зданий. Время от времени их нужно выворачивать наизнанку, так чтобы внутри оказывались те, кто был снаружи, и — наоборот. По-моему, в этом что-то есть.
— Вы смеетесь надо мной.
— А если даже и так? У нас свободная страна.
— Да, свободная. И вы не можете заставить меня вернуться.
— А следовало бы. Иначе не оберетесь неприятностей.
— Вернуться я не могу. Теперь-то уж они никогда меня не выпустят.
— Выпустят, когда вы созреете для этого. Если вы сдадитесь добровольно, они не станут обращаться с вами слишком сурово. Вы когда вырвались на волю?
— Вчера вечером, ранним вечером, после ужина. Не то чтобы вырвались. Мы приставили к стене скамейки. Я подсадил приятеля, а он помог мне взобраться по простыне, перевязанной узлами. Мы ушли незамеченными, как мне кажется. Тома — ну того, другого — поджидала машина. Они немного подвезли меня. Дальше я шел пешком.
— У вас есть домашний доктор, к которому вы могли бы обратиться, если вернетесь?
— Доктор! — В его лексиконе это слово было грязным ругательством. — Я перевидел слишком много докторов. Все они из одной шайки, а доктор Грантленд — худший из них. Ему не следовало давать лицензию на частную практику.
— О'кей, мы ее отберем.
Он посмотрел на меня с удивлением. Удивить его не составляло труда.
— Вы не воспринимаете меня всерьез. Я пришел к вам за помощью, по серьезному делу, а взамен получаю дешевые остроты. Это выводит меня из себя.
— Подумаешь, мы живем в свободной стране.
— Будьте вы прокляты!
Я сделал вид, что не слышу. В течение нескольких минут он сидел, не шевелясь, с опущенной головой. Наконец произнес:
— Мой отец — сенатор Холлман из Пуриссимы. Это имя вам о чем-нибудь говорит?
— Читал в газетах, что он прошлой весной умер.
Карл коротко кивнул.
— Они упрятали меня на следующий же день и даже не позволили присутствовать на похоронах. Я понимаю, что сорвался, но они не имели права так поступать. Однако сделали, потому что не хотели оставлять лишнего свидетеля.
